и мешавший его свободному развитию». Первый декрет Коммуны предписывал упразднение постоянной армии и замену ее вооруженным народом. Коммуна лишила полицию, бывшую до того орудием государственного управления, всех ее политических функций и превратила ее в свое ответственное орудие. После того как были устранены постоянная армия и полиция, эти орудия материального могущества старого правительства, Коммуна сломала и орудие духовного угнетения, власть попов; она постановила о роспуске всех церквей и об отчуждении принадлежавших им имуществ, поскольку таковые у них имелись. Она открыла для народа бесплатный доступ во все учебные заведения и освободила учебное дело от всякого вмешательства как со стороны государства, так и со стороны церкви. Она вырвала с корнем государственную бюрократию, постановив о выборности всех должностных лиц, в том числе и судей, которых объявила сменяемыми во всякое время, и ограничила оплату служебного труда высшим пределом в 6000 франков.

Как ни разумны были в отдельности эти постановления, они все же находились в некотором противоречии с теми взглядами, которые Маркс и Энгельс отстаивали в течение четверти века и возвестили уже в Коммунистическом манифесте. Согласно этим взглядам, в конечном итоге грядущей пролетарской революции должно было, конечно, произойти упразднение политической организации, именуемой государством; но это должно бы происходить постепенно. Главной целью этой организации было всегда экономическое угнетение трудящегося большинства присвоившим себе исключительное обладание всеми благами и опирающимся на силу оружия меньшинством. С исчезновением этого исключительно владеющего благами меньшинства должна исчезнуть также и необходимость в вооруженной силе для угнетения, или, иначе говоря, в государственной власти. Но Маркс и Энгельс подчеркивали вместе с тем, что для достижения этой и других, гораздо более важных целей будущей социальной революции рабочий класс должен сначала овладеть организованной политической властью государства, с ее помощью сломить сопротивление класса капиталистов и организовать общественную жизнь по-новому. С этими воззрениями Коммунистического манифеста не согласовались, однако, те похвалы, которые расточал адрес генерального совета по отношению к Парижской коммуне, так как она начала с решительного искоренения всеми способами паразитного государства.

Маркс и Энгельс, конечно, это сознавали; в предисловии к новому изданию Коммунистического манифеста, которое вышло в свет в 1872 г., еще под свежим впечатлением Коммуны, они оправдывали себя, с прямой ссылкой на адрес, тем, что рабочий класс не и состоянии просто взять в свои руки готовый государственный аппарат и привести его в движение для своих собственных целей. Но позднее Энгельс, по крайней мере после смерти Маркса и в борьбе с анархическими течениями, отбросил эту оговорку и повторил полностью старые взгляды Коммунистического манифеста. Вполне понятно, что приверженцы Бакунина воспользовались по-своему адресом генерального совета. Бакунин шутил даже, что Маркс, все идеи которого Коммуна бесцеремонно выбросила в мусор, сам, наперекор всякой логике, вынужден был снять шляпу пред Коммуной и примкнуть к ее программе и цели. И действительно, если восстание, даже не подготовленное, а неожиданно вызванное грубым нападением, могло несколькими простыми декретами уничтожить весь механизм государственного угнетения, то разве этим не подтверждалось то, что неутомимо проповедовал Бакунин? При некотором добром желании или при некоторой злонамеренности это можно было действительно вычитать из адреса генерального совета, который изображал уже как нечто действительно существовавшее то, что было только возможностью, заключенной в сущности Коммуны. Во всяком случае, если агитация Бакунина сильно оживилась в 1871 г., то это вызвано было мощным влиянием Парижской коммуны на европейские рабочие классы.

Адрес заканчивался следующими словами: «Рабочий Париж с его Коммуной будут вечно прославлять как провозвестника нового общества. Мученикам Коммуны воздвигнут алтарь в великом сердце рабочего класса. Уничтоживших же Коммуну история уже теперь пригвоздила к позорному столбу, и все молитвы их попов не высвободят их». Адрес Маркса произвел огромное впечатление, как только вышел в свет. «Он чертовски нашумел, и я имею честь в настоящее время быть тем человеком в Лондоне, которого больше всего осыпают клеветами и угрозами», — писал Маркс Кугельману. «Это даже приятно после томительной двадцатилетней болотной идиллии. Правительственная газета „Обсервер“ угрожает мне судебным преследованием. Пусть отважатся на это! Я плюю на этих каналий». Как только поднят был шум, Маркс тотчас же заявил, что это он автор адреса.

В последующие годы Марксу пришлось выслушивать и со стороны отдельных социал-демократов порицание за то, что он повредил Интернационалу, взвалив на него совершенно не лежавшую на нем ответственность за Коммуну. Маркс мог, по их словам, защищать Коммуну против несправедливых нападок, но ему следовало при этом открещиваться от ее ошибок и промахов. Такова тактика, свойственная либеральным «государственным мужам», но Маркс не мог следовать ей именно потому, что он был Маркс. Он никогда не жертвовал будущностью своего дела из-за обманчивой надежды уменьшить таким путем опасность, которая ему грозила в настоящем.

Интернационал и Коммуна

Приняв без разбора и проверки все наследство Коммуны, Интернационал поставил себя лицом к лицу с целым миром врагов.

Менее всего имели значения клеветнические нападки, с которыми обрушилась на него буржуазная печать всех стран. Этим он даже приобрел до некоторой степени и в известном смысле средства для пропаганды. Генеральный совет опроверг публично эти нападки, что открыло ему по крайней мере некоторый доступ в английскую большую прессу.

Большей тяжестью были для генерального совета заботы о многочисленных беглецах Коммуны, которые направились частью в Бельгию, частью в Швейцарию, но преимущественно в Лондон. При плохом, как всегда, состоянии своих финансов генеральный совет с большим трудом доставал необходимые средства; ему приходилось в течение долгих месяцев затрачивать на это время и силы в ущерб своим непосредственным делам, которые требовали особенного внимания, так как почти все правительства ополчились против Интернационала.

Но и эта война правительств была еще не самой тяжкой заботой Интернационала. Войну вели сначала лишь в отдельных континентальных государствах с большей или меньшей настойчивостью; попытки же объединить все правительства для общей травли сознательного пролетариата пока еще заканчивались неудачей. Первый выпад такого рода сделан был французским правительством 6 июня 1871 г. в циркулярном послании Жюля Фавра; но этот документ оказался настолько глупым и лживым, что не встретил отклика у других правительств и даже у Бисмарка, который был вообще очень восприимчив ко всякого рода реакционным выступлениям, в особенности направленным против рабочего класса; к тому же Бисмарк очнулся от своей мании величия, напуганный сочувствием к Коммуне германской социал-демократии, как лассалевцев, так и эйзенахцев.

Несколько времени спустя испанское правительство предприняло вторую попытку объединить европейские правительства против Интернационала, опять-таки посредством циркулярного послания своего министра иностранных дел. Недостаточно, говорилось в этом послании, чтобы отдельные