— Я бы желала, чтобы вы завтра весь день не приходили к нам,а пришли бы вечером, когда уже соберутся эти… гости, Вы знаете, что будутгости?

Она заговорила нетерпеливо и усиленно сурово; в первый разона заговорила об этом “вечере”. Для нее тоже мысль о гостях была почтинестерпима; все это заметили. Может быть, ей и ужасно хотелось бы поссоритьсяза это с родителями, но гордость и стыдливость помешали заговорить. Князьтотчас же понял, что и она за него боится (и не хочет признаться, что боится),и вдруг сам испугался.

— Да, я приглашен, — ответил он.

Она видимо затруднялась продолжением.

— С вами можно говорить о чем-нибудь серьезно? Хоть раз вжизни? — рассердилась она вдруг чрезвычайно, не зная за что, и не в силахсдержать себя.

— Можно, и я вас слушаю; я очень рад, — бормотал князь.

Аглая промолчала опять с минуту и начала с видимымотвращением.

— Я не захотела с ними спорить об этом; в иных случаях их невразумишь. Отвратительны мне были всегда правила, какие иногда у maman бывают.Я про папашу не говорю, с него нечего и спрашивать. Maman, конечно, благороднаяженщина; осмельтесь ей предложить что-нибудь низкое, и увидите. Ну, а предэтою… дрянью — преклоняется! Я не про Белоконскую одну говорю: дряннаястарушонка и дрянная характером, да умна и их всех в руках умеет держать, —хоть тем хороша. О, низость! И смешно: мы всегда были люди среднего круга,самого среднего, какого только можно быть; зачем же лезть в тот великосветскийкруг? Сестры туда же; это князь Щ. всех смутил. Зачем вы радуетесь, что ЕвгенийПавлыч будет?

— Послушайте, Аглая, — сказал князь, — мне кажется, вы заменя очень боитесь, чтоб я завтра не срезался… в этом обществе?

— За вас? Боюсь? — вся вспыхнула Аглая, — отчего мне боятьсяза вас, хоть бы вы… хоть бы вы совсем осрамились? Что мне? И как вы можететакие слова употреблять? Что значит: “срезался”? Это дрянное слово, пошлое.

— Это… школьное слово.

— Ну да, школьное слово! Дрянное слово! Вы намерены кажется,говорить завтра всё такими словами. Подыщите еще побольше дома в вашемлексиконе таких слов: то-то эффект произведете! Жаль, что вы, кажется, умеетевойти хорошо; где это вы научились? Вы сумеете взять и выпить прилично чашкучаю, когда на вас все будут нарочно смотреть?

— Я думаю, что сумею.

— Это жаль; а то бы я посмеялась. Разбейте, по крайней мере,китайскую вазу в гостиной! Она дорого стоит; пожалуста, разбейте; она дареная,мамаша с ума сойдет и при всех заплачет, — так она ей дорога. Сделайтекакой-нибудь жест, как вы всегда делаете, ударьте и разбейте. Сядьте нарочноподле.

— Напротив, постараюсь сесть как можно дальше: спасибо, чтопредупреждаете.

— Стало быть, заранее боитесь, что будете большие жестыделать. Я бьюсь об заклад, что вы о какой-нибудь “теме” заговорите, очем-нибудь серьезном, ученом, возвышенном Как это будет… прилично!

— Я думаю, это было бы глупо… если не кстати.

— Слушайте, раз навсегда, — не вытерпела наконец Аглая, —если вы заговорите о чем-нибудь в роде смертной казни, или об экономическомсостоянии России, или о том, что “мир спасет красота”, то… я, конечно,порадуюсь и посмеюсь очень, но… предупреждаю вас заранее: не кажитесь мне потомна глаза! Слышите: я серьезно говорю! На этот раз я уж серьезно говорю!

Она действительно серьезно проговорила свою угрозу, так чтодаже что-то необычайное послышалось в ее словах и проглянуло в ее взгляде, чегопрежде никогда не замечал князь, и что уж конечно не походило на шутку.

— Ну, вы сделали так, что я теперь непременно “заговорю” идаже… может быть… и вазу разобью. Давеча я ничего не боялся, а теперь всегобоюсь. Я непременно срежусь.

— Так молчите. Сидите и молчите.

— Нельзя будет; я уверен, что я от страха заговорю, и отстраха разобью вазу. Может быть, я упаду на гладком полу, или что-нибудь в этомроде выйдет, потому что со мной уж случалось; мне это будет сниться всю ночьсегодня; зачем вы заговорили!

Аглая мрачно на него посмотрела.

— Знаете что: я лучше завтра совсем не приду! Отрапортуюсьбольным, и кончено! — решил он наконец.

Аглая топнула ногой и даже побледнела от гнева.

— Господи! Да видано ли где-нибудь это! Он не придет, когданарочно для него же и… о, боже! Вот удовольствие иметь дело с таким…бестолковым человеком, как вы!

— Ну, я приду, приду! — поскорее перебил князь: — и даю вамчестное слово, что просижу весь вечер ни слова не говоря. Уж я так сделаю.

— Прекрасно сделаете. Вы сейчас сказали: “отрапортуюсь больным”;откуда вы берете в самом деле этакие выражения? Что у вас за охота говорить сомной такими словами? Дразните вы меня, что ли?

— Виноват; это тоже школьное слово; не буду. Я очень хорошопонимаю, что вы… за меня боитесь… (да не сердитесь же!), и я ужасно рад этому.Вы не поверите, как я теперь боюсь и — как радуюсь вашим словам. Но весь этотстрах, клянусь вам, всё это мелочь и вздор. Ей богу, Аглая! А радостьостанется. Я ужасно люблю, что вы такой ребенок, такой хороший и добрыйребенок! Ах, как вы прекрасны можете быть, Аглая!

Аглая конечно бы рассердилась, и уже хотела, но вдругкакое-то неожиданное для нее самой чувство захватило всю ее душу, в одномгновение.

— А вы не попрекнете меня за теперешние грубые слова…когда-нибудь… после? — вдруг спросила она.

— Что вы, что вы! И чего вы опять вспыхнули? Вот и опятьсмотрите мрачно! Вы слишком мрачно стали иногда смотреть, Аглая, как никогда несмотрели прежде. Я знаю, отчего это…

— Молчите, молчите!

— Нет, лучше сказать. Я давно хотел сказать; я уже сказал,но… этого мало, потому что вы мне не поверили. Между нами всё-таки стоит односущество…

— Молчите, молчите, молчите, молчите! — вдруг перебилаАглая, крепко схватив его за руку и чуть не в ужасе смотря на него. В этуминуту ее кликнули; точно обрадовавшись, она бросила его и убежала.

Князь был всю ночь в лихорадке. Странно, уже несколько ночейсряду с ним была лихорадка. В этот же раз, в полубреду, ему пришла мысль: чтоесли завтра, при всех, с ним случится припадок? Ведь бывали же с ним припадкинаяву? Он леденел от этой мысли; всю ночь он представлял себя в каком-то чудноми неслыханном обществе, между какими-то странными людьми. Главное то, что он“заговорил”; он знал, что не надо говорить, но он всё время говорил, он вчем-то их уговаривал. Евгений Павлович и Ипполит были тоже в числе гостей иказались в чрезвычайной дружбе.

Он проснулся в девятом часу, с головною болью, с беспорядкомв мыслях, с странными впечатлениями. Ему ужасно почему-то захотелось видетьРогожина; видеть и много говорить с ним, — о чем именно, он и сам не знал;потом он уже совсем решился было пойти зачем-то к Ипполиту. Что-то смутное былов его сердце, до того, что приключения, случившиеся с ним в это утро, произвелина него хотя и чрезвычайно сильное, но всё-таки какое-то неполное впечатление.Одно из этих приключений состояло в визите Лебедева.