— Эдди? — позвал Роланд.

— Послушай своего брата, Эдди! — пронзительно крикнула матьиз глубин пещеры. На полу белели кости мелких животных. — Он отдал за тебяжизнь, всю свою жизнь, по меньшей мере, ты можешь его послушать!

— Эдди, ты в порядке?

Голос матери сменился голосом Кзабы Драбника, спятившегогребаного венгра, как его звали приятели Эдди. Кзаба просил Эдди дать емусигарету, в противном случае угрожая спустить его гребаные штаны и выпороть.Эдди с трудом отвлекся от этого пугающего многоголосья.

— Да, пожалуй, что да.

— Голоса идут из твоей головы. Пещера каким-то образомнаходит их и усиливает. Не обращай на них внимания. Они, конечно, отвлекают, нобольше ничем навредить не могут.

— Почему ты позволил им убить меня, брат? — всхлипнул Генри.— Я думал, что ты придешь, но ты так и не пришел.

— Навредить не могут, — кивнул Эдди. — Я тебя понял. Чтоделаем дальше?

— Согласно обоим историям, Каллагэна и Хенчека, дверьоткроется, как только я приподниму крышку ящика.

Эдди нервно рассмеялся.

— Я не хочу, чтобы ты доставал ящик из мешка, не говоря ужео крышке.

— Если ты передумал…

Эдди покачал головой.

— Нет. Я хочу вернутся в Нью-Йорк, — тут он широкоулыбнулся. — Ты не боишься, что я сойду с пути истинного? Найду человечка иприму дозу?

— Это китайский белый! — восторженно выкрикнул из глубинпещеры Генри. — Эти ниггеры продают самый лучший порошок!

— Отнюдь, — ответил Роланд. — Меня много чего тревожит, нотолько не твое возвращение к прежним привычкам.

— Хорошо, — Эдди вошел в пещеру, посмотрел на свободностоящую там дверь. Если не считать иероглифов и хрустальной ручки свыгравированной на ней розой, дверь эта выглядела точь-в-точь, как двери наберегу. — Если ее обойти…

— Если ее обойти, она исчезнет, — ответил Роланд. И за ней —глубокая пропасть, насколько мне известно, до самого Наара. На твоем месте я быпомнил об этом.

— Хороший совет, и Быстрый Эдди говорит, спасибо тебе, — онвзялся на хрустальную ручку, обнаружил, что она не поворачивается ни вправо, нивлево. Собственно, ничего другого он и не ожидал. Отступил на шаг.

— Ты должен думать о Нью-Йорке, — напомнил ему Роланд. —Конкретно, о Второй авеню. И о времени. Тысяча девятьсот семьдесят седьмомгоде.

— Как я могу думать о годе?

Когда Роланд отвечал, в голосе его слышалось нетерпение.

— Думай о том, как все было в тот день, когда ты и Джейкследовали за другим, более ранним Джейком. Эдди уже собрался сказать, что этоне тот день, ему надо вернуться в Нью-Йорк позже, но закрыл рот. Если онипонимали правила игры, он не мог вернуться в тот день, на призраком, в Прыжке,ни во плоти. Если они понимали правила игры, тамошнее время как-то связано создешним, только бежало быстрее. Если они понимали правила… если были правила…

Так почему бы тебе не отправиться туда и убедиться самому,есть они или нет?

— Эдди? Ты хочешь, чтобы я загипнотизировал тебе? — Роландуже вытащил из гнезда пояса-патронташа патрон. — Если это поможет тебе увидетьпрошлое.

— Нет, Думаю, мне лучше пойти так, с ясной головой.

Эдди несколько раз сжал и разжал кулаки, параллельно набираяполную грудь воздуха и выдыхая его. Сердцебиение не участилось, скорее,замедлилось, но каждый удар, казалось, сотрясал все тело. Господи, насколько бывсе было проще, если б существовал пульт управления, в приборы которого он могввести нужные ему параметры, как на машине времени профессора Пибоди или в томфильме про морлоков!

— Слушай, а как я выгляжу? — спросил он Роланда. — В смысле,не привлеку ли я к себе излишнего внимания, материализовавшись на Второй авеню?

— Если ты появишься прямо перед людьми, навернякапривлечешь. Я советую игнорировать тех, кто захочет заговорить с тобой на этутему, и сразу уйти.

— Это понятно. Я говорю про одежду.

Роланд пожал плечами.

— Я не знаю, Эдди. Это твой город, не мой.

Эдди мог бы на это возразить, что его город — Бруклин. А наМанхэттене он бывал разве что раз в месяц и полагал его другой страной. Однако,понимал, о чем толкует Роланд. Он постарался взглянуть на себя со стороны.Простая байковая рубашка с роговыми пуговицами, темно-синие джинсы сникелевыми, а не медными клепками, ширинка на пуговицах (последний раз молнииЭдди видел в Ладе). И решил, что одежда у него нормальная. Во всяком случае,нормальная для Нью-Йорка. Если кто и бросит на него взгляд, то примет наофицианта кафе или артиста, играющего хиппи, у которого выдался выходной день.Впрочем, он сомневался, что кто-то удостоит его и взгляда, в Нью-Йоркепредпочитали не смотреть на людей, что вполне его устраивало. Впрочем, нехватало одной мелочи…

— У тебя есть полоска кожи? — спросил он Роланда.

Из пещеры донесся голос мистера Табтера, его учителя изпятого класса: У тебя был потенциал! — прогремел он. — Ты был одним из моихлучших учеников, и посмотри, что с тобой стало! Почему ты позволил братуиспортить тебя?

На что яростно возразил Генри: Он позволил мне умереть! Онменя убил!

Роланд снял с плеча мешок, поставил на пол рядом с розовым,открыл, порылся. Эдди не знал, что в нем может лежать, мог лишь сказать, чтоникогда не видел дна. Наконец, стрелок нашел полоску кожи и протянул Эдди.

Пока Эдди завязывал ею волосы, Роланд достал из мешка то,что называл сумой, открыл, начал выгружать на пол содержимое: пакет с табаком,подаренным Каллагэном, монеты и бумажные деньги, жестянку с иголками и нитками,погнутую миску, из которой он сделал компас неподалеку от поляны Шадрика,старую карту и новую, недавно нарисованную близнецами Тавери. После того, каксума опустела, он вытащил из кобуры на левом бедре револьвер с рукояткой,отделанной сандаловым деревом. Откинул цилиндр, проверил патроны, удовлетвореннокивнул, вернул цилиндр на место. Положил в суму, завязал тесемки на легкоразвязываемый, стоило дернуть за одну, выбленочный узел. Подняв суму запотертую лямку, протянул Эдди.

Поначалу Эдди не хотел ее брать.

— Нет, Роланд, это твой.

— Последние недели ты носил его столько же, что и я. Может,больше.

— Да, но теперь речь идет о Нью-Йорке, Роланд. В Нью-Йоркевсе крадут.