Лишь двое успели вскинуть головы, когда с неба обрушилосьогромное, тяжелое. Святой Дункан ударил и по бревну, оно выскользнуло из рук, исразу двенадцать глоток закричали от боли и страха.

— Да, — сказал МакОгон, — спасибо, святойотец. Святой Дункан был бы доволен.

— Еще бы. Я слышал, он был удалой боец.

— Лучший, — заверил МакОгон. — Дункан Мальтонбыл сильнейшим и благороднейшим рыцарем, но под старость ударился в святость,то да се. Правда, и там стал лучшим. Но, говорят, и черт под старость вмонастырь идет?

Они переглянулись, чувствуя полное взаимопонимание. Наверхуорали и прыгали, едва не падая с крыши, радостные защитники. С удвоенной силойначали раскачивать другие статуи, призванные оберегать замок семействаМальтонов.

Внизу уцелевшие разбежались, раненых оттаскивали, но подбревном осталось много побитых и покалеченных. Атака захлебнулась, нападающиеспешно высвобождали раненых. МакОгон громко велел придержать стрельбу, темболее что стрелять было нечем, благородно позволил противнику унести убитых ираненых.

Томас думал не о благородстве, а о том, как выжить и нанестиврагу урон побольше. Собрав тех, кто еще мог держать оружие, он неожиданноударил в спину отступающим.

Бой был страшен и жесток. Грохот металла был так резок, чтозвенело в голове. Воины набрасывались друг на друга с мечами и топорами, биликопьями, щитами, боевыми палицами. Ноздри Томаса раздувались, он чуял всюдукровь, и знакомая ярость берсеркера захлестнула сердце.

Он оттеснил врага в сторожевую башню, окружил копьеносцами ивелел поджечь. Массивные каменные стены, конечно, не горели, но крыша заняласьжарким красным пламенем, с треском и снопами искр рушились тяжелые балки. Из-застен слышались крики, стоны, крики немногих, кто пытался восстановить боевыепорядки.

Томас видел, как стрелки и копьеносцы отступали отмассивного здания. Стены уже были накалены. МакОгон привел еще арбалетчиков, икогда из горящего провала повалили объятые пламенем фигуры, их расстреляли безпощады.

Выросшие на лугах молоденькие деревца и кустарник подходилик стенам замка чересчур близко. Люди короля могли и делали переброску войскнезаметно, после первого неудачного штурма накапливая силы для решающего удара.Торвальд и Эдвин наблюдали с бессильной яростью. Когда-то хватало сил, чтобывесной проводить вырубку заново, а траву сжигали, чтобы даже мышь неподобралась к стенам незамеченной. Теперь же не хватает рук даже для работ всамом замке...

Под прикрытием деревьев привезли и детали странных машин.Томас, единственный из защитников, побывавший вне Британии, сразу узналчудовищные баллисты. Такими обстреливали стены Иерусалима, забрасывая черезстены тяжелые камни и бочонки с горячей смолой.

Откуда их привезли? Видно, очень кто-то хочет, чтобы замокпал. У короля раньше не было баллист, кто-то ему привез...

В лунном свете они выглядели чудовищами, которые населялиземлю до потопа. Если бы у Ноя ковчег был побольше, он бы захватил с собойнаверняка, раз уж взял всякую гадость вроде змей и вонючих обезьян.

Подошел МакОгон, взглянул хмуро.

— Я понимаю, что ты думаешь. Не пытайся. Эти катапультысторожат как ничто другое.

— Когда их соберут, а на это понадобится не больше дня,нас сомнут за сутки. Они разнесут стены, как разбили ворота. И тогда ворвутся взамок с разных сторон. А у нас слишком мало защитников.

— Что хорошего, если ты погибнешь?

— Если успею сжечь катапульты, то это спасет замок...Может быть, спасет.

Он ушел резко, его душил бессильный гнев. МакОгон слышал, какперекликались голоса. Томас отбирал самых надежных, самых быстрых. Простучаликопыта, затем все стихло. МакОгон вздохнул, он видел каждое движение Томасанаперед. Сейчас тот послал за факелами, велел захватить горшки с горящейсмесью. Потом обернет копыта коней тряпицами, чтобы захватить защитниковкатапульт врасплох. Беда в том, что так же просто как его понял он, МакОгон,Томаса поймет и опытный в воинском искусстве барон Нэш, которому порученокомандовать захватом родового гнезда Мальтонов.

Олег выныривал из сна тяжело, нехотя. Смутные видения всееще клубились перед внутренним взором. Под шкурой было жарко. Вспотел, потому ввидениях были и теплые сочные женские тела, и полет над крышами домов, ностранно и жутко вторгались обрывки полузабытых дней, когда Ящер топтал землю,когда странные птахи дралась с грифонами...

Только не забывать, что он только человек. С его слабостями,ограниченным опытом, не знающим прошлого, не думающим о дне завтрашнем. Иначе сним будет то же, что произошло с бессмертными богами, хотя он, в отличие отбогов, вовсе не бессмертен. Боги, созданные великим Родом неотличимыми отлюдей, но бессмертными, с течением веков неуловимо менялись. Кто жил в реках иморях, постепенно стали похожи на рыб, а потом и вовсе превратились в них ктополюбил лес, тот за тысячелетия жизни проникся лесом настолько, что стал отнего неотличим. Даже те, кто оставался среди короткоживущих людей, вскореначинали чувствовать свое превосходство настолько, что насильно вели племена потому или иному пути, возводили на вершины славы и могущества... и не моглипонять, почему все в конце концов рушилось. Но это они изменились, потому чтожили поколения, и тем самым видели и знали больше окружающих. И думали иначе, иставили перед собой цели, чуждые и непонятные людям, среди которых жили.

Разочаровавшись, такие боги в конце концов тоже удалялись отлюдей. Одни уходили в аскетизм и, будучи бессмертными, настолько изменяли себя,что становились неотличимы от камней, деревьев. Их мысли, изменяясь в течениитысячелетий, становились настолько причудливыми, замкнутыми в себе, что они какбы вовсе исчезали из этого мира. Олег хоть с трудом, но смутно их понимал:трудно и отвратительно жить в повторяющемся дне, как живут люди. Каждоепоколение все начинает заново, и так тысячелетие за тысячелетием! Даже самыйравнодушный бог взвоет от тоски, начнет придумывать новое сам.

Правда, он знал и таких, что уходили не в аскетизм, а вдругую крайность. Одни становились постепенно пожирателями плоти, другие искалинаслаждение в изысканных цветах и запахах, третьи... Все выродились в странныхсуществ, странных и одиноких. Некоторых Олег еще встречал, другие исчезли извиду вовсе. Во что они переродились, он не мог и не пытался даже вообразить.

Даже он, смертный, который держит себя среди людейпостоянно, чувствует, насколько глубокая пропасть отделяет его от остальных.Только потому, что он живет дольше и видел больше. Но он, сознательно оглупляясебя, отказывается от многих соблазнительных путей, потому что постоянно твердитсебе во сне и наяву: то, что нетрудно для меня, для большинства людей просто непо силам. Нельзя их ненавидеть или презирать за то, что кто-то не умеет читать,кто-то не владеет мечом, а кто-то и вовсе впервые видит запряженного коня...