– Ты его всей массой придавила к сиденью.

– У тебя кровь идет из руки, – добавил Натэниел.

Я посмотрела на левую кисть так, будто она только чтовыросла у меня на руке. Сквозь бинты просачивалась свежая кровь, и как только яее увидела, рука стала болеть. Не так сильно, как до укола, но это быланегаснущая, ноющая боль, с острыми уколами. И эти уколы обещали, что будет ещехуже.

– Думаю, ты поранилась, когда бросила меня насиденье, – сказал Реквием голосом тихим, вежливым, почти пустым. И лицо унего было под стать голосу – красивое и ничего не выражающее. Удивлениеисчезло, будто мне приснилось. Он снова полностью владел собой.

Я ощутила в себе Райну. Она не хотела, чтобы он владел собойили чем бы то ни было. Она хотела его сломать. Я достаточно далеко заглядывалаему в голову с помощью ardeur'а и знала, что его уже сломали много сот летназад, и не раз. Я знала, что ломать уже сломанное для нее не такпривлекательно, как сделать это первой. Джейсон правильно сказал: Райна любитдевственников, любого вида. Она любит быть чьим-нибудь первым опытом, особенноесли может превратить удовольствие в боль, а радость – в ужас. Вот именно этоей и нравилось. А мне – нет, и потому легче было этого не делать.

Ее голос шептал у меня в голове, не так ясно, как когда-тобывало, скорее похоже на ветер в деревьях. Марианна мне сообщила, что Райнабыла близка к тому, что бы по-настоящему овладеть мною – вроде одержимостидемоном. Мысль эта меня испугала. Теперь я знала, как не дать Райне держатьменя такой хваткой.

Ветер ее голоса веял по моему телу, неся запах леса, меха идухов.

– Ты знаешь, чего я хочу, Анита.

– А ты знаешь, что я хочу тебе дать.

Я произнесла это частично вслух, потому что если говорить вуме с призраком, это дает ему возможность сильнее за тебя ухватиться. Яподумала о том, как близко мы сегодня с Реквиемом были к половому акту.Вспомнила, как он откатился прочь, неудовлетворенный и неудовлетворивший.

– Первый ваш трах, – засмеялась она, и я не смогладостаточно собраться, чтобы не выпустить этот смех из губ. Он был низкий,грудной, густой звук, радостное обещание секса. У меня такого смеха не было.

– Соберись, Анита, – сказал Натэниел. – Тыможешь.

Райна хотела, чтобы я на него оглянулась, и мне труда стоилоэтого не сделать. Не потому что это было бы так уж плохо, а потому что где-тонадо начать сопротивляться, и можно было прямо здесь. К тому же если бы я здесьпроиграла битву, никому бы хуже не стало.

– Мелочишься, Анита, – шепнула она.

Я постаралась ее не замечать. Но тяжело не заметить того, укого с тобой одно сознание на двоих. Попыталась сосредоточиться на дыхании, ноболь в руке отвлекала меня. Попыталась сосредоточиться на сердцебиении, напульсе в теле – и это было ошибкой: от каждого удара сердца руку будтопротыкали иглой. Каждая волна пульса эту боль усиливала.

Я затрясла головой – и это тоже была ошибка. Вдруг головазакружилась, руки Реквиема подхватили меня, не дали упасть. Я свалилась нанего, головой ему на плечо. Он не издал ни звука, но вздрогнул всем телом – япопала как раз на его раны. Ох, как это Райне понравилось.

Я поцеловала его в плечо – кожа была теплой. Теплой тойкровью, что он взял у меня раньше, но не настолько теплой, насколько должнабыла бы быть. Я смотрела в сверкающие синие глаза с оттенком зелени по краюрадужек.

– Ты тратишь больше энергии, пытаясь залечить раны.

– Да, – шепнул он.

– Тебе надо питаться чаще при таких серьезных ранах?

– Да, миледи.

Я улыбнулась:

– Слово «миледи» не очень уместно, когда я лежу на тебеголая.

Он тоже улыбнулся, и даже до глаз улыбка дошла:

– Для меня ты всегда будешь «миледи», Анита.

Вдруг меня затопил запах волка. Зверь во мне зашевелился,будто сила Райны ложкой помешивала меня как суп. Помешивала, выискивая сладкийкусочек.

Во мне зазвучал ее голос:

– Твой собственный волк, Анита. Что ты тут делала, покаменя не было?

И волк, мой волк, появился у меня внутри. Я видела, как онобразуется, и подумала: нет. Нет. Я повернулась лицом к шее Реквиема, гдедолжен был биться пульс, но его не было, и я прижалась губами к охлажденнойкоже, и погнала теплую, щекочущую энергию. Я не побежала прочь от моего волка,потому что когда от чего-то бежишь, оно за тобой погонится, но я обратилась кпредметам похолоднее. К предметам, которых волк не понял бы и не мог быполностью одобрить.

Волк затих под прикосновением мертвой кожи и запаханеподвижной плоти. Беда только в том, что при успокоении моего волка и Райнаисчезнет. Я приподнялась с Реквиема, чтобы заглянуть ему в лицо.

– Глаза у тебя – как карие алмазы. Столько света втемноте.

– Райна ушла, – тихо сказал Джейсон.

Я не оглянулась на него – глаза у меня были сейчас толькодля вампира.

Я стала целовать его тело, сверху вниз, легкий поцелуй вплечо, и с каждым поцелуем я соскальзывала ниже, а поскольку мы были голые, отэтого движения возник интересный эффект. И я знала, что его тело раздуваетсякровью, взятой из моих жил. Что без моего рубинового поцелуя он был бы вомногих смыслах мертвее, чем просто нежитью.

Я приподнялась на коленях так, чтобы ниже талии мы несоприкасались. Это было чудесное ощущение, обещающее многое, но я хотеласосредоточиться на ощущении своих губ у него на груди. А это не получилось бы,если бы я скользила кожей по этой растущей его роскоши. Отвлекало бы.

Я хотела насладиться гладким совершенством его кожи –прохладной, подвижной, но не пульсирующей. Не живой, не совсем живой, на самомделе не живой. Как будто я поцелуями прокладывала себе путь в мечту, в сон,слегка нереальный, будто бледное тело Реквиема испарится при первых лучах дня.Может быть, Ашер и Жан-Клод изображали для меня людей, больше, чем вот этосейчас? Заставляли свои сердца биться, кровь – бежать, чтобы я не ощутила этойвосхитительной неподвижности?

Руки Реквиема нежно гладили меня сзади, с боков, грудь егошевелилась, когда он извивался от удовольствия моих прикосновений, но он недышал. Он не изображал для меня живого. Он был – шевелящимся и мертвымсозданием. Меня это должно было отпугнуть, но не отпугивало. Сила, заполнявшиемои глаза, понимала, что передо мной, и мне оно нравилось, очень нравилось.

Я целовала эту гладкую прохладную кожу, опускаясь вниз, покане дошла до шероховатости с едва заметным металлическим привкусом. Тут яоткрыла глаза и посмотрела, что целую. Это была ножевая рана. На взгляд онабыла гладкой, но губы сказали мне правду. Края у нее были грубые. Она моглапритворяться как угодно аккуратной, но была грубой. Нож прорвал кожу, и покраям остались мелкие разрывы, которых не видел глаз, но ощущали губы. Япровела пальцем по краю раны, Реквием тихо застонал от боли. И отчасти явстревожилась, что слишком больно, а отчасти мне эти звуки были приятны.