Ричард охнул, и я на него посмотрела. Выражение его лицазаставило меня перевести взгляд туда, куда смотрел он. На мою руку.

Почти все волдыри лопнули, и ладонь с пальцами превратилисьсплошь в лохмотья кожи и прозрачную жидкость, но блеск золота в ладони уходилвглубь разорванного мяса. Крест вплавился в руку.

Я отвернулась. Мне не хотелось думать о том, что придетсясделать.

Натэниел наклонился надо мной, перекрывая мне взор, и меняохватил страх. Я оттолкнула Натэниела, чтобы видеть, что делает с моей рукойРичард. Этот крест никак было не извлечь без врачебной помощи. Обезболивающие,и очень хорошие – вот что нужно было.

Здоровой рукой я потянулась к Натэниелу, он наклонился, и ясмогла прошептать:

– Врача.

Шепотом, потому что я боялась заговорить – иначе моглазаорать.

Он кивнул:

– Доктор Лилиан скоро будет.

Я кивнула тоже. Не думая, как она сумеет пройти насегодняшний спектакль. Раз в жизни мне просто хотелось, чтобы мне помогли.Обычную боль почти всегда можно преодолеть, но ожоги будто весь мир сжирают.Боль сжирает все остальное. И ни о чем не можешь думать, кроме боли – дробящей,жалящей, невыносимой, тошнотворной. У меня бывали ожоги, но этот будет хужевсех. Недели на выздоровление, и, может быть, навсегда искалеченная рука. Черт,блин, черт!

Передо мной появилась доктор Лилиан, я сперва ее не узнала,и не только от боли. Косметика преобразила ее лицо, сбросила добрый десятоклет. Светлая голубизна платья оттеняла светлую седину волос, пастельные тонапомады и теней. Я глядела на нее, и про себя подумала не «Как она была красивадесять лет назад», а просто: «Как она красива».

Она качала головой:

– И что мне с вами со всеми делать?

Я с трудом проглотила ком в горле:

– Я не нарочно.

Она приподняла длинную юбку, чтобы опуститься на колени:

– Да уж понятно, что не нарочно.

Лицо ее стало сосредоточенным и ничего не выражающим – лицохорошего врача. Она потянулась к моей руке, и я отдернула руку.

Она отклонилась назад, слегка улыбнувшись:

– Если ты пообещаешь мне делать, что я тебе скажу, иделать так, как я скажу, тогда я перед тем, как трогать твою руку, вгоню тебехороший укол обезболивающего.

Я кивнула.

– Твое честное слово, что не будешь со мной спорить,Анита? Что будешь просто делать то, что я скажу?

Если бы не боль, лишившая меня разума, я, может, еще быподумала над этой формулировкой, но сейчас только боль владела моими мыслями. Якивнула и прошептала:

– Обещаю.

– Вот и хорошо, – улыбнулась она и оглянулась.

Клодия подошла, наклонилась, и доктор Лилиан прошепталачто-то ей на ухо. Клодия кивнула, выпрямилась и отошла.

Лилиан отвернулась набрать шприц. Обычно я на эту темуначинаю возникать – у меня фобия к шприцам, почти как к самолетам. Но сегодня яне жаловалась: слишком сосредоточилась, чтобы не заорать: «Сделайте же,наконец, чтобы не было так больно!»

Лилиан попросила Ричарда отодвинуться, чтобы склонитьсявозле моей раненой руки. Мика взял мое лицо в ладони, чтобы я не видела иглы –он знал мое отношение к уколам. Я не стала ему мешать, но вообще-то сейчас мнебыло все равно. Ощутилось прикосновение иглы, а потом будто мне в жилы полилсякипяток, разливаясь по всему телу. Очень странное ощущение. Никогда раньше у меняне было случая так почувствовать, как проходят в моем теле сосуды. Лицо, грудь,живот вспыхнули жаром, потом стало трудно думать, закружилась голова. Я хотеласпросить, что это со мной такое, и тут боль просто смыло. Лекарство омыло мнетело горячей водой и смыло боль.

– Как себя чувствуешь, Анита? – склонилась надомной Лилиан.

Я сумела улыбнуться – бестолковой, наверное, улыбкой.

– Не болит.

– Отлично, – улыбнулась она, и обернулась кРичарду: – Ричард, я думаю, тебе пора вернуться к твоей спутнице.

Он покачал головой:

– Я останусь.

– Ульфрик, ты сегодня Кларк Кент, а не Супермен. Тебенадо вернуться к твоей спутнице и притвориться, что ты – приятный и вежливыйшкольный учитель. А Анитой займусь я.

Ричард оглядел все общество:

– А эти останутся?

– Один из них останется, – сказала Лилиан, –но они не скрывают, кто они, Ульфрик. Когда скрываешь, то приходится скрывать –такова цена. Иди давай, пока эта дама не начала тебя искать.

Он попытался было поспорить…

– Ульфрик, не заставляй меня быть суровой, – сказалаЛилиан.

– Иди, – сказала я, и голос прозвучалстранно. – Иди, Ричард, иди!

Он бросил на меня взгляд, раздираемый противоречиями, почтиполный страдания. Но сегодня меня ничьи страдания, кроме моих, не занимали.

– Прости, – сказал он, и непонятно было, за что онпросит прощения. За то, что должен уйти? Что у него другая спутница? Что он всееще ходит в маске Кларка Кента? А может, это он мне в руку вложил крест? Тоткрест, что я как-то подарила ему на Рождество… да, тогда есть за чтоизвиниться.

Под меня подложили скатерть, еще одну подложили под моюруку. Очевидно, Реквием «очаровал» персонал ресторана. Сам он старался на меняне глядеть, будто боялся, что крест запылает.

Лилиан велела Мике и Натэниелу отвлекать меня, хотя большуючасть этой работы за них выполняли лекарства. Я боялась, что будет больно, нострах будто не мог за меня зацепиться – или я за него. Джейсон прижал мне руку,я попыталась возразить, и Натэниел поцеловал меня – крепко. Мои протестующиезвуки утонули в этом поцелуе.

Потом кто-то дернул меня за руку – резко, сильно. Явскрикнула, и Натэниел проглотил этот звук, как иногда делал во время секса. Икрик тоже утонул в поцелуе.

Что-то они там с моей рукой делали, я это чувствовала.Чем-то ее обертывали. Натэниел прервал поцелуй и отодвинулся, перемазанный моейпомадой. Он приложил мне палец к губам, и я могла только тихо повизгивать. Нето чтобы было больно – скорее мое тело знало, что должно быть больно, и хотелона это среагировать, но только я пыталась сосредоточиться на этой боли, как онапросто ускользала. Может, это дико было – на ней концентрироваться, бороться сдействием лекарства, даже глупо. Но я не могла просто отъехать в сторону, немогла не сопротивляться, даже если от этого хуже будет.

Натэниел улыбнулся мне, будто понимал, что я делаю.Наверное, понимал. И снова приложил мне палец к губам. Я ему кивнула – дескать,понимаю. Мы же хотим не привлечь внимания, да. Конечно.