От мясника Газанфара всегда пахло кровью, пахло падалью. Это запах пропитывал нос, рот, глаза, уши, цирюльника Абиля. Но среди этих запахов, уже несколько лет, цирюльник Абиль различал запах, который проникал ему в сердце, раскалывал его голову.

От мясника Газанфара пахло женой цирюльника Абиля…

Цирюльник Абиль говорил себе, нет, нет, нееет!.. Это же запах лука, просто запах лука… Брат мой, мужчина должен пахнуть луком, тем более, если речь идёт о мяснике!..

Ха-ха-ха!.. Эх, Абиль, Абиль! Отдай свою честь кошке, пусть её съест!

Себе морочь голову, а не другим. Признайся, ты человек бесчестный (biqeyrət). Разве не знаешь, что не бывает дыма без огня!..

Огонь горит, стелется дым. Иначе, откуда взяться дыму…

Во дворе жена Абиля разожгла костёр, поставил на горящий костёр казан. В том казане шипит вода, готовится мясо, которое принёс мясник Газанфар. Со двора пахнет мясом, пахнет луком.

…Запахом лука?..

Да, именно запахом лука! Запахом лука, брат мой. Какой может быть вкус у мяса без лука?!..

Цирюльник Абиль кричит жене:

– Добавь к мясу побольше лука!

Потом ищет поддержки у мясника Газанфара:

– Разве я не прав. Какой вкус у мяса без лука?!

…Ха-ха-ха! Вот ты и проказник, цирюльник Абиль!..

Цирюльник Абиль не находил себе места, чуть с ума не сошёл. До него докатились слухи, что его жену видели с мясником Газанфаром…

Видели, так видели, что с того, всегда кого-то с кем-то видят.

Зачем Бог дал людям глаза? Чтобы они могли видеть?!

Это правда, но, правдой было и то, что когда цирюльник Абиль впервые услышал эти слова, он чуть не сошёл с ума. Целый день точил свою бритву, не мог отложить её в сторону.

Всё точил и точил.

Люди приходили и уходили, он не обращал на них внимания. Кто приходил с заросшими волосами, так и уходил заросшим, кто приходил заросшим щетиной, так и уходил небритым.

Все мужчины села ходили заросшими, все мужчины села ходили небритыми.

Всё село ждало.

Цирюльник Абиль точил и точил свою бритву; день точил, пять дней точил, точил неделю, месяц…

Точил он, точил свою бритву, и постепенно всё забыл. Забыл жену свою, забыл мясника Газанфара, забыл своё село, забыл его жителей.

Забыл даже зачем он точил эту бритву.

Только продолжал её точить.

Однажды ворота дома цирюльника Абиля отворил мясник Газанфар, неся в руках половину туши барана.

Цирюльник Абиль продолжал точить свою бритву.

Мясник Газанфар зарос волосами, зарос щетиной, только глаза его были видны на заросшем щетиной лице. Жена цирюльника Абиля, вздрогнула, увидев мясника Газанфара, но тот передал ей мясо, зашёл в комнату, и сел прямо напротив цирюльника Абиля.

Цирюльник Абиль, даже краем глаза не взглянул на вошедшего. Будто не видел его. Возможно, действительно не видел. И, не говоря ни слова, продолжал точить свою бритву.

А мясник Газанфар сидел молча, ждал.

Ждал, ждал, а потом как закричит во всё горло:

– Что случилось? Ты чего ждёшь?!

Абиль вздрогнул, выронил бритву. Потом нагнулся, поднял бритву, посмотрел на неё. Лезвие бритвы совсем сточилось.

Цирюльник Абиль сначала посмотрел на лезвие бритвы, потом посмотрел на заросшие голову и щёки Газанфара. Удивлённо оглянулся вокруг. Абиль понимал, есть какая-то связь между этим человеком и этим стёршимся лезвием, но в чём заключалась эта связь, про это он забыл.

Он подумал, если лезвие бритвы так стёрлось, то почему щёки этого человека заросли щетиной. Разве это не смешно? Право, это очень смешно!..

И цирюльник Абиль вдруг засмеялся:

– Ха-ха-ха!..

Когда Газанфар выходил из дома Абиля, волосы его были пострижены, щёки выбриты, даже усы были аккуратно приглажены.

Около дома цирюльника Абиля собралась толпа. Они видели, что Газанфар вошёл в дом Абиля, видели, что он несёт в руках, что-то завёрнутое в материю.

Решили, что топор.

Они наблюдали со стороны, но никто не осмеливался вмешаться.

И потом, зачем вмешиваться. Что им за дело. В подобных делах, когда может пролиться кровь, лучше быть подальше. Голова цела будет. Тем более в этом случае, один цирюльник, другой мясник. У одного в руках бритва, у другого топор.

Нет, в подобные дела лучше не вмешиваться!..

Они не вмешивались, но продолжали стоять, сгорая от любопытства. Когда они увидели постриженного, побритого Газанфара, они страшно удивились. А может быть, разочаровались. Они пытались заглянуть во двор Абиля, но и там всё было спокойно.

Газанфар давно ушёл, а они всё стояли, всё чего-то ждали.

А чего они ожидали?!

Ждали, ждали, а потом молча разошлись.

Было тихо и каждая волосинка на лице или на голове этих мужчин отзывалась на эту тишину. И в этой тишине уши мужчин постепенно стали зарастать волосами.

Но с того дня люди перестали здороваться с цирюльником Абилем.

Только хихикали.

Кто бы не встречал Абиля, хихикал. Кто бы не приходил стричь свою голову, хихикал. Кто бы не приходил брить своё лицо, хихикал.

Не хихикал только один человек, мясник Газанфар.

Когда началась война, всех мужчин села забрали на фронт. Только цирюльника Абиля не забрали. Кровь у него жидкая – говорили – не сворачивается!

Время было тяжёлое, лица у всех были мрачные, никто не смеялся, только когда узнали о болезни Абиля, все засмеялись.

Захихикали.

Действительно, болезнь у Абиля была странная. Если бы взяли его на войну, если попала бы в него пуля, даже не в голову, в руку, в ногу, бедняга мог погибнуть, кровь его вытекала бы до тех пор, пока душа не отделилась бы от тела…

Оставим мужские дела, оказывается Абиль и не человек вовсе, так, бурдюк с дошабом[949], проткнешь, никак не остановишь, весь дошаб вытечет…

Так вот, ушли мужчины на войну, остался цирюльник Абиль.

Он старался заменить всех мужчин, с утра до вечера бегал по разным поручениям. Если где-то нужна была мужская сноровка, звали на помощь цирюльника Абиля, если где-то нужна была мужская сила, звали на помощь цирюльника Абиля.

Дай Бог силы цирюльнику Абилю, если не он, кто бы выполнял в этом селе мужскую работу.

А однажды, когда цирюльник Абиль проходил мимо дома Газанфара, он услышал странные звуки. Заглянул Абиль во двор, и увидел плачущих женщин, и рвущую не себе волосы жену Газанфара, с похоронкой в руках.

Абиль заметил, что среди плачущих женщин нет его жены, обрадовался, но чему обрадовался, сам не понимал. С этой радостью он и возвратился домой.

Жена его забилась в угол дома и плакала навзрыд.

Абиль знал, почему жена его плачет, знал,