class="p">Муслим сам не заметил, как вышел из дома, бросился к дому невесты, вошёл во двор.

Газанфар увидел его, обрадовался.

– Иди сынок, иди, посидим.

Муслим не мог ему отказать.

Скатерть постелили прямо во дворе, на траве. Что-то из еды, несколько гроздьев винограда, несколько ломтиков арбуза.

Газанфар открыл чемодан, вытащил бутылку водки, попросил у невесты два стакана, налил.

– Выпьем, сын мой, выпьем!

Муслим снова не смог ему отказать.

Выпили. Поели. Снова выпили.

У Муслима развязался язык. Поговорили о житье-бытье, о том, как живёт в городе сын Газанфара, как взял к себе свою мать.

Муслим говорил. Газанфар слушал.

Но о том, где все эти годы провёл Газанфар, не было сказано ни слова.

Бутылку всю выпили, Муслим замолчал.

Газанфар некоторое время тоже молчал, а потом, ни с того, ни с сего, вдруг сказал:

– Говоришь, значит, Абиль покончил с собой?!..

Но Муслим этого не говорил. И в разговоре они ни разу не произносили имени ни Абиля, ни его жены.

Газанфар неожиданно встал:

– Что же уже поздно, я пошёл.

Потом вытащил из чемодана женский платок, подарил его невесте.

– Это тебе.

– Спасибо. Только не торопитесь. Поезд в город будет ещё не скоро.

– Какой город?

Потом о чём-то подумал и опрокинул прямо на траву всё содержимое чемодана: женское платье, женские туфли, шёлковый платок, шерстяную шаль, шерстяной жакет.

– Давай здесь расстанемся – сказал Газанфар.

Сказал с такой категоричностью, что Муслим не нашёлся, что возразить.

Газанфар уже собирался двинуться в путь, когда прямо у него под ногами замяукала кошка.

Газанфар узнал свою кошку. Он наклонился, погладил её.

Кошка потёрлась о ноги Газанфара, замяукала.

Много лет назад, когда семья Газанфара переехала в город кошку оставили в селе, она здесь состарилась, ослепла, облезла.

Газанфар вздохнул:

– Животные оказывается преданнее людей.

И вдруг Муслим понял причину приезда Газанфара.

Всё он знал, мясник Газанфар, обо всём был наслышан, и о том, что семья его переехала в Баку, и о том, что дети Абиля жили в Сумгаите, и что жена Абиля осталась здесь в селе одна.

Может быть, он и вернулся в это село за женой Абиля.

Возможно, об этом знала и жена Абиля, но дверь так и не открыла, так и осталась за дверью, не в силах сдержать слёз.

Газанфар мог бы сломать дверь, проломить окно, но переступить через могилу Абиля он не смог.

Газанфар стоял прямо и смотрел в сторону кладбища.

– Да будет раем твоё там место, Абиль – сказал он.

Потом добавил:

– Я пошёл бы наведать его могилу, но в таком виде нельзя, грех.

И как-то странно улыбнулся.

– Будь здоров – сказал он Муслиму – я пошёл.

Муслим стоял и смотрел ему вслед.

На следующее утро кошку нашли мёртвой, она утонула в реке.

Газанфар же, как ушёл, так и пропал, от него больше не было вестей.

Как ушёл, так и пропал».

По ту и эту сторону каменного забора…

«После того, как арба увезла его родителей, то ли в Сибирь, то ли в Ашгабад, то ли в Мазандаран или Ардебиль, остался Муслим жить с дядей, его женой, его дочерью, «амигызы» (əmiqızı), как он её называл.

Дядин сын (əmioğlu) уехал учиться в город, приезжал только на каникулы.

Все они жили в одной комнате. Там и спали. Стелили на полу. Около очага спал дядя. В стороне от него спали его жена и дочь. Муслиму стелили возле двери.

Дядина дочь спала в платье, как можно иначе, грех. Конечно, Муслим не чужой, но всё-таки мужчина (kişi xeylağı).

Во дворе выл ветер, внутри горел очаг, трещали дрова. Муслиму было жарко возле двери, как же спал там дядя, укутавшись в одеяло. И другие не обращали внимания на жару. Но нет, вот дядина дочь оттолкнула ногой одеяло…

Бедная девушка, в такую жару, была бы возможность, кожу бы содрала, а она спит в платье?!..

Днём дядина дочь становилась почти девочкой; таскала воду, доила козу, чистила хлев. Красивы или уродливы были руки, ноги этой девочки-девушки, Муслим не знал. О других девушках их села Муслим знал. Только не про эту. Эта девочка или девушка, вместе с руками и ногами была дядина дочь, его честью, его совестью.

Не девушка вовсе.

Обнажённые ноги, которые по ночам, в тусклом свете очага, сбрасывали одеяло, не имели отношения к дядиной дочери. Просто они устали от тяжёлой дневной работы и пытались успокоиться, освободившись от одеяла.

Проклятье дьяволу, который пытается сбить тебя с верного пути! О чём ты думаешь?!..

Муслим протягивал руку, накрывал эти ноги одеялом, но руки свои так и не убирал.

Боже мой, а вдруг эта девушка проснулась бы, и обнаружила руки Муслима на своих ногах. С ума сошла бы, право, сошла бы с ума!..

Ты сам сумасшедший, откуда ты знаешь, что она спит?!..

Да нет же, спит! В самом деле, спит!..

В тот год столько женщин было на свете. Куда не посмотришь, кругом одни женщины.

Какой это был год?

Причём здесь год. Дело не в годе, а в самом человеке, кровь играет, вот и мерещатся одни женщины.

Но не только в этом дело, друг мой, не только в этом. В этом селе всё измерялось женщиной.

У того жена похожа на буйвола, если сядет, так и встать не сможет.

А у этого жена похожа на курицу, стоит сказать «тысс», вмиг уляжется.

У того жена, как собака, огрызается на всех.

А у этого, жена похожа на кошку, любит взбираться на колени.

Женщина в том селе была мерилом всех вещей.

Почти как человек у Протагора[950].

В тот день, когда дядин сын привёз из города свою невесту, Муслима не было дома. Не было даже в селе. Он тогда работал учеником каменщика в соседнем селе. Утром уходил, вечером приходил.

В тот день, как обычно, возвращался весь в пыли, в грязи. Еле волочил ноги от усталости. Не поднимая головы, вошёл в дом, и вдруг вздрогнул.

В нос ударил незнакомый запах женщины. Ни у одной женщины этого села не было такого запаха.

Но, как не странно, этот запах был Муслиму знаком. Ещё до того, как он узнал, что такое женщина, ещё до того, как он узнал, что такое запах женщины, ещё до того, как он научился отличать жару от холода, день ото дня, сладкое от горького, ему был знаком этот запах.

Может быть, мать вернулась, ведь это был её запах?!..

Нет,