Савиджак, пошатываясь, уходил к дверному проему. Воинырастерянно смотрели то на него, то на троих лесных варваров. Савиджак сказалчерез плечо тем же мертвым голосом:

— Душа моя уже убита… Теперь мне все равно, кто из нас жив.

Он исчез, слышались его тяжелые неверные шаги, словноогромный воин при каждом шаге хватался за стену. Воины, растерянно оглядываясьна врагов, один за другим выходили за вождем. Мечи в их руках вздрагивали.

Мрак непривычно мягко усадил Олега на перевернутый сундук.

— Живи, волхв. Горько, но мы ведь люди, не боги.

— Зачем так жить?

— Живи, — повторил Мрак. — Мы — люди. Потому и живи.

Гольш с трудом разминал опухшие руки. Рубцы из синюшныхстали темно-багровыми, старый маг морщился от боли, закусывал губы. Таргитай соблегчением поднял с пола Яйцо и с готовностью положил Гольшу на колени. Старикухватил Яйцо обеими руками, замер. Таргитай поднял оброненный Олегом Жезл,подал Гольшу, тот лишь беспомощно повел глазом. Таргитай прислонил Жезл ккреслу, отступил и даже руки отряхнул.

Кровь уже засохла на лбу Гольша, коричневая корочкаосыпалась комочками. Лицо быстро обретало прежний вид, кровоподтеки исчезли. Онсудорожно вздохнул, проговорил еще слабым, но крепнущим голосом:

— Я надеялся… но не верил. Вы прошли такой путь! Вы хотьпонимаете, что сумели сотворить? Никто из героев древности…

Мрак сразу набычился, спросил подозрительно:

— Не верил? Значит, послал нас на смерть?

Гольш бережно погладил Яйцо, поднял измученные глаза слопнувшими красными жилками в белках.

— А что оставалось? Мы и так уже погибали… К тому же тожекое-чему у вас научился. Это странное «авось»!.. Я видел, что все расчетыпротив вас. Но они и раньше были против, а вы все равно побеждали.

Таргитай не слушал, обнимал и гладил Олега, тот уронилголову, мертвый ко всему. Мрак сказал нетерпеливо:

— Но теперь-то Зло истреблено?

Улыбка Гольша была печальной:

— Вы все еще дети… Ну, убили сильнейшего из магов. Но кто-тоже остается все равно сильнейшим? Будете убивать одного за другим? Такперебьете всех умнейших людей на свете. Останутся только полудикие варвары.

— Но Жезл и Камень у тебя, — сказал Мрак упрямо. — Действуй!Если боишься, давай я. Я враз все Зло к ногтю! Только скажи, какие словапошептать.

— Вот и ты стал, как Мардух… Опять прав тот, у кого большесилы. Конечно, ты будешь творить только добро, а зло — так, мимоходом. Лесрубят — щепки летят. Да и что обращать внимание на людишек, когда заботишьсядля всего белого света?

В разгромленной комнате повисло тяжелое молчание. Гольшпоглаживал Яйцо, в глазах появился лихорадочный блеск. Старческие губыподжались, он постепенно выпрямлялся, силы прибывали на глазах.

— Но что делать? — спросил Мрак горько.

— Вам?.. Ничего. Уже все сделано. Вот Жезл Мощи, вотПракамень, а вот Яйцо, с помощью которого могу заставить трепетать даже богов.Мардух верно сказал, что побеждает не сила мышц, а мощь разума. Он был в этомсамым могучим, но я, как уже говорил, рискнул поставить на вашенское «авось»…Да, я дал им схватить меня, хотя мог бы продержаться еще пару дней. Я чуял вашеприближение! Вы ломились через пространство, как стадо свиней к водопою. Васслышали даже глухие.

— Быстрая смерть тебе не грозила?

Гольш провел ладонью по лицу. Комочки крови исчезли вовсе,засохший красный гребень опал, седые волосы ухоженно упали на плечи. Синеваушла с распухших рук, Гольш выглядел здоровым и полным сил, как прежде.

— Это я все рассчитал, а не Мардух.

Мрак пораженно протянул:

— Вот как… Теперь я с тобой в кости играть не сяду!

— Не сядешь, — согласился Гольш. — Верно говорят: настоящаямощь приходит из Леса, в городах лишь обретает блеск и опыт. Вы настолькомогучи, что… Олег, останови своего звероватого друга, он подошел чересчурблизко.

Олег поднял голову, бросил хриплым безжизненным голосом:

— Мрак, не глупи. Он тебя убьет.

Мрак сделал крохотный шажок назад. Таргитай переводилнепонимающий взгляд с одного на другого. Олег опустил глаза. Таргитай негодующевскрикнул:

— Ты… обманщик? Твое дружелюбие ненастоящее?

Гольш смотрел насмешливо, покачивал головой.

— Все на свете ненастоящее, варвар. Даже друзья. Тольковраги — настоящие, всегда. Друг может предать, а враг… Агимас никогда необманет. Жаждал убить и таким останется.

Таргитай ухватился за грудь, его согнуло от резкой боли.Гольш взглянул, словно кольнул двумя ножами.

— Предательство раскалывает сердце певца? Слышал, не верил.Лесные люди, я вынужден лишить вас жизней… Маги не знают ни жалости, ниблагодарности, ни злобы. Они — разум.

Мрак стоял потемневший, плечи обвисли, будто держали гору.Олег спросил безнадежно:

— Но у тебя — Жезл Мощи, у тебя — Пракамень, у тебя дажеЯйцо!.. Почему не дать нам уйти?

Гольш покачал головой:

— Вы с вашим «авось» чересчур опасны и непредсказуемы. Немогу дать вам даже одного шанса на миллион лет… хотя столько не проживете. Авот я, имея Жезл и Пракамень…

Он обрекающе опустил ладонь на Пракамень. Мрак и Таргитайневольно придвинулись к Олегу, стали плечо к плечу, покрытые ранами,измученные, в рваных волчьих шкурах.

— Вы чересчур удачливы!

Камень под рукой мага вспыхнул радостным пурпурным светом,комнату залил ровный ликующий свет. На лице Гольша появилось удивление, пальцыразжались, в глазах метнулся дикий страх. Олег сказал зло:

— Миллионы лет?.. Доживи до вечера.

Гольш начал подниматься, но красный свет от Пракамня побежалпо руке, наполнил старого мага, вспыхнул ярко и слепяще. Яйцо осело сквозьдымок, а сизый пепел, бывший только что могучим магом, выдуло ветерком.

Мрак неверяще смотрел на опустевшее кресло, где одиноко ихолодно блистало Яйцо.

— Что это он? Не умеет обращаться с огнем? В таком возрасте?

— С огнем никто не умеет, — устало сказал Олег. Глазаблуждали, тело оставалось здесь, а душа явно заглядывала во все лисьи норкивблизи башни. Он проговорил с усилием, помня, что маги — это разум, а непозорящие человека чувства: — Не такие уж мы лесные авосьники, Мрак. Я все-такипросчитал так и эдак, прикинул, просмотрел все дороги. Всякий раз выходилонедоброе… Подозревать старого человека неловко, потому я лишь на всякий случай…Ты ж сам говорил, что береженого свои боги берегут, и чужие не трогают! Яналожил заклятие на Пракамень. Всякий погибнет, кто воспользуется первым.