одиннадцать утра у нас должна была только закончиться репетиция. Так что, по сути, это вы рано пришли, а не мы опоздали.

— Молодой человек, перебивать меня не нужно! — голос вожатого пустил петуха, отчего я не удержался и прыснул. Испугался, черт проклятый. Правильно делает. Я и то покрупнее него буду, пусть и не Аполлон Бельведерский. За Дэнчика и говорить не приходится. — Я вожатый, а вы пионеры, вы должны меня слушать и впитывать!

Ой, а вот это ты точно зря, чувак. Я честно держался, но, кажется, кое-кого пора безбожно смять. Как ту промокашку в далеком и довольно-таки счастливом детстве.

— Никита Валерьевич, а что делать, если я, например, не любитель ролевых игр? — напевно спросил я. — Впрочем, если Вы настаиваете…

— Опять ты, — сузил глаза тот, повернувшись в мою сторону.

Оу, я становлюсь популярным. Какое знакомое чувство. Трудно будет отвыкнуть. Впрочем, я и не собирался.

— Опять я, да, — выхожу вперед, непреднамеренно загораживая товарищей. — Мне кажется, или кто-то сейчас немного злоупотребляет своими полномочиями? Я в том плане, что… эта девочка делает работу побольше и получше Вашего, да… И за это могу поручиться я лично. Может поручиться и мой друг, да и вообще любой из нашего отряда. Как, собственно, и сама Ольга Дмитриевна, перед которой Вы собрались… за что-то там ходатайствовать. Вы сами это ведь прекрасно осознаете, да только шакалья обида на весь этот проклятый мир так и подмывает показать хоть над кем-то свое мнимое превосходство. А теперь скажите, Никита Валерьевич, я прав или… я прав?

Никитос аж язык проглотил от такой изысканной дерзости. Тишина на пристани была почти осязаемой. Даже его отряд молчал, пусть в их глазах и читалось немое восхищение касательно моей персоны.

— Да как ты смеешь! — наконец, сорвался тот, шумно вытягивая воздух сквозь зубы. — Так разговаривать с вожатым! Ну, ничего, я добьюсь, чтоб тебе такую характеристику накатали, да ты у меня…

Холодная ярость сокрушительной волной прошлась по телу. Давненько я не давал своей темной стороне хорошенько повеселиться.

— Да я у Вас не в первый раз, — пропел я, снимая галстук и вальяжно повязывая его на руку. Вожатый выпучил глаза так, будто я вдогонку еще снял с себя значок с Ильичом и смачно на него харкнул. — Интересно, а что Комсомол скажет о непедагогичном обращении? Просто мне кажется, что я стал невольным свидетелем попытки психологического насилия и социального паразитизма. Что, я так понимаю, недопустимо для человека Вашей должности. Да еще и свидетели имеются, аж целых пятеро… Ой, так может мне Ольге Дмитриевне походатайствовать? Как вообще проходит процедура увольнения вожатых? Это слишком унизительно или нет? Просто если «нет», то думаю, что простым увольнением я не буду удовлетворен. И буду действовать уже своими методами. А они могут быть… нелицеприятны.

Никитос побелел, как мел, но инстинкт самосохранения, видимо, довольно мудро подсказал ему промолчать. А то я боюсь представить, как сейчас со стороны выглядело мое лицо. Я чувствовал, что улыбался. А вот насколько жуткой была сейчас моя улыбка… Думаю, что лучше мне не знать.

— Хорошо, — выдавил улыбку вожатый. — Ладно. Оставлю тебя довольствоваться твоей липовой победой, мальчик. Только помни, что отныне я приложу все усилия, чтобы сделать твое существование в этом лагере настолько невыносимым, насколько это возможно! Отряд! — обратился он уже к своим. — Поступаете в распоряжение Славяны Петровны. Жду от вас хороших результатов!

Гордо вскинув голову, Никитка глянул на меня с глубочайшим презрением и прошествовал вглубь лагеря. Я проводил его ледяным взглядом. Вряд ли он выполнит свою угрозу. Кишка тонка.

— Спасибо, ребят, — обреченно прошептала Славя. — Не стоило, конечно, но… спасибо.

— Да ладно уж, — махнул я рукой. Холод постепенно улетучивался. — Ну и что значит «не стоило»? Ты получила наглядное пособие, как противостоять обнаглевшим вожатым.

— Максим, ты же понимаешь, я не могу одобрить такого поведения, — взгляд ее голубых глаз сейчас меня изучал особенно внимательно. — Как ни крути, но он старший. Нужно искать другие методы…

— Господи, Славя! — не выдержал уже Дэнчик. — Нельзя ничего добиться без чувства собственного достоинства! И когда любой пытается его как-то уничижить, то этому надо давать решительный отпор!

— Ой, а у кого это голос прорезался? — улыбаюсь.

— Я тебе сейчас неиронично врежу, Макс, — фыркает Дэнчик.

— Бить никого не надо! — тут же оживилась активистка. — Денис, сходи лучше пока за веслами. Хотя нет, давай я лучше с тобой схожу? А то пока ты там разберешься, что к чему, а нам и вправду время уже нельзя терять.

— И то верно, — согласно кивнул Дэнчик. — Да и потом — разве можно отказаться лишний раз побыть в обществе приятного человека?

При этом еще так многозначительно в мою сторону посмотрел. Я в ответ закатил глаза и картинно отвернулся. Ладно-ладно, я не злопамятный. Я просто злой и память хорошая.

Забрав еще в помощь паренька из оставшейся без вожатого троицы, голубки скрылись в недрах дебаркадера. Я решил не стоять столбом и, сняв обувь, попутно проигнорировав попытки девчушки из Аленкиного отряда завязать разговор, прошелся по уже нагретым солнцем доскам мостика до его краешка и блаженно уселся, свесив ноги в прохладную воду. Так и сидел, блаженно любуясь на одинокую нить железнодорожного узла, пока меня из размышлений не вырвал гул голосов. Вполголовы обернувшись, увидел, что это вернулись сестры Тихоновы. У Лены на шее висела какая-то здоровая дура. Видимо, тот самый фотоаппарат. А Аленку тут же окружили ее товарищи, принявшись наперебой рассказывать о произошедшем. Та аж икать начала от подобного натиска, явно не шибко осознавая причину такого внезапного поведения товарищей. Кое-как отбившись, девушка на цыпочках покралась в мою сторону. Я заблаговременно отвернулся, и вскоре мои глаза накрыли две теплые ладошки.

— Угадай кто? — просипела едва измененным голосом Алены таинственная незнакомка.

— Как же не узнать, — торжественно говорю я. — Анна Петровна, Вы в моей памяти останетесь еще надолго.

— Ой, да ну тебя, — фыркает девушка и садится рядышком, поджав под себя ноги. — Слушай, а что тут сейчас случилось? Хоть ты расскажи по-человечески, а не проглатывая добрую половину сказанного.

— Да ничего, на самом-то деле, — непринужденно ответил я. — Немного повздорил с твоим вожатым.

— Ой, какая прелесть, — хихикнула девушка. — Он ведь еще и меня, поди, добрым словом вспоминал, так ведь?

— Не без этого, — киваю. — Но я бы на твоем месте не переживал сильно, он по тебе не особо проехался.

— Ой, да будто я переживаю, — фыркнула Аленка. — Нашел сочувствующую душу, тоже мне.

К нам присоединилась Лена, уже наводящая свой чудо-агрегат в сторону безмятежных