Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как-то ко мне в Тегеране (мой офис находился вне стен посольства, и местные граждане имели туда абсолютно свободный доступ) обратился мужчина, который поинтересовался, как ему обменять на современные рубли имеющиеся у него русские деньги. Поскольку за мою практику уже не первый посетитель приходил с такого рода вопросами, то я предложил предъявить эти средства. После некоторых колебаний он передал мне в руки полный корешок, еще сохранивший банковскую оклейку, абсолютно новых купюр, выполненных на очень хорошей бумаге с отличным качеством печати. Это были ассигнации номиналом 5 000 руб. Войска Донского. Дату выпуска точно не помню, но где-то 1918 г. Когда я пояснил, что эти купюры имеют только коллекционную ценность, и предложил их продать, он явно заподозрил меня в желании его надуть. Без колебаний отказался и быстро вышел.
Многим читателям наверняка знакомо выражение «русские слезы». Так именовались крупные собрания драгоценностей, коллекционной посуды, редких книг и произведений искусства, вывезенные из голодающей России в 1920-е гг. за границу иностранными дипломатами. Стремясь спасти свои семьи от голода, многие в прошлом весьма богатые люди буквально за бесценок распродавали поколениями накопленные семейные реликвии, начало собиранию которых зачастую было положено еще в XVIII в. и которые значительно пополнились в XIX в., особенно после освободительного похода русских армий в Европу в ходе войн с Наполеоном I. Тогда многие русские дворяне совершенно по-новому научились смотреть на искусство, вкладывая огромные деньги в свои зачастую бесценные коллекции. Большое количество таких вещей осело и в Иране, куда устремился огромный поток беженцев с Юга России. Мне неоднократно приходилось сталкиваться с русскими «редкостями» в коллекциях местных антикваров.
Что касается «русских слез», то, каюсь, я и сам, несмотря на строжайший запрет со стороны партийного комитета посольства, втихую покупал старинные русские издания и рукописи у наследников посла одной из стран в революционной Москве. Та коллекция картин и книг была огромна, и я, к сожалению, со своим скромным окладом смог приобрести и вернуть на Родину немного. К тому же, когда о моем увлечении историей стало известно послу, кстати, сыну маститого советского ученого-востоковеда, то он буквально пришел в ярость, обвинив меня почему-то в спекуляции и пригрозив «в 24 часа отправить в Союз». На мои, признаюсь, робкие возражения о необходимости репатриировать наше национальное достояние, последовал такой начальственный рык, что я быстро, хотя и понуро, повиновался. Моя кочевая жизнь и долгое отсутствие нормального жилья мало способствовали сохранению тех немногочисленных раритетов, но расписки малограмотных наследников русских богатств в получении от меня денег за проданные мне книги и рукописи я сохранил и по сей день. Однако вернемся к нашей главной теме.
Мировая война, а затем и революция в России вызвали огромное переселение народов. Миллионы людей стронулись с насиженных мест. Тысячи иностранцев, возвращаясь домой из Германии, Англии, Франции, Бельгии, Голландии и т. д. в Россию, Финляндию, прибалтийские провинции и наоборот, нуждались в наличных. Для размена царских рублей на кроны сначала пользовались услугами Нового банка, контролировавшегося Ашбергом. Путешественники являлись в банк, чтобы обменять деньги, продать чеки «Америкен экспресс»[1505] или получить средства по аккредитивам. Многие деловые люди оставались в Швеции, так как в нейтральной стране можно совершать сделки с обеими воюющими сторонами. В Стокгольме развили активную деятельность люди, имевшие прежде крупные дела в России и Прибалтике. Они становились клиентами банка. Его иностранный отдел постоянно расширялся. Уполномоченные Ашберга скупали русские рубли и продавали их в странах, граничащих с Россией. Разница между покупкой и продажей была значительной и давала большую прибыль. Ежедневно вокруг Нового банка собирались толпы иностранных дельцов. Это место превратилось в настоящую биржу.
«Из других кредитных учреждений, скупающих мелкие партии рублей, наиболее видную роль играют Аffärsbank и в меньшей мере Купеческий банк (Коррmanebank). Из банкирских контор, занимающихся торговлей рублями, на первом месте в настоящее время стоит Daidel och Hagbing, обороты коего ежедневно составляют не менее миллиона рублей. Развитию оборотов названной конторы способствует ее тесная связь с швейцарским банком. Главным покупщиком русских рублей в Стокгольме, как известно, являлась до последнего времени Германия, причем закупкой русских рублей ведал Reichsbank, а его непосредственным сотрудником состоял Вankhaus Мендельсона. В Швеции немецкие скупщики имели своих агентов, отчасти в лице крупных банков (Skandinaviska Kreditaktiebolaget и Handelsbank и др.), а отчасти отдельных лиц и мелких контор… На смену сократившемуся германскому спросу выдвигается усилившийся спрос со стороны Швейцарии, а в последнее время также Голландии»[1506]. Эти весьма любопытные свидетельства мы находим не в исторических исследованиях, а в периодике тех лет, когда еще существовала некоторая свободная пресса.
С осени 1918 г. ведущую роль в операциях с русскими рублями стало играть «Шведское экономическое акционерное общество» (Ekonomiaktiebolaget или Svenska Ekonomiaktiebolaget). Это новое детище того же Ашберга, созданное им при участии А. Л. Шейнмана, тогда финансового атташе советского правительства в Стокгольме (пусть и с не совсем понятным юридическим статусом). Хотя «Шведское экономическое акционерное общество» в некоторых работах именуется банком, однако по факту это была, скорее, финансовая компания, имевшая ограниченную лицензию. Главное же преимущество этого предприятия состояло в том, что деловым партнером Ашберга и одним из акционеров в этом деле являлся Яльмар Брантинг, руководитель Социал-демократической партии Швеции, занимавший в тот период пост министра финансов[1507].
Партнеры были настолько близки, что в конце 1917 — начале 1918 г. по инициативе Я. Брантинга даже рассматривалась возможность назначения У. Ашберга членом Торгового совета при Министерстве иностранных дел Швеции. К недостаткам компании, с точки зрения сотрудничества с Советской Россией, можно отнести то, что Брантинг и Ленин, ранее поддерживавшие активные связи, к тому моменту кардинально разошлись и прекратили всякие контакты[1508].
Уже тогда между Красиным и Шейнманом существовали весьма доверительные отношения. Возможно, Леонид Борисович имел случай настолько убедиться в его надежности, что не преминул использовать возможности своего партнера, сновавшего между двумя столицами, для поддержания связи с супругой и решения своих финансовых вопросов. Так, 24 октября 1918 г. он пишет жене: «Письмо это тебе передаст товарищ Шейнман. К нему относись с полным доверием, хотя, как коммунист, он, вероятно, не особенно подойдет к окрестностям»[1509]. Вряд ли такая оценка Арона Львовича была в глазах Красина и его супруги отрицательной. Скорее, Леонид Борисович давал понять, что жена может положиться на этого человека в решении щекотливых