никак иначе! Что это? Болезнь, мания величия? Не думаю. Просто Юрий Владимирович прекрасно понимает заинтересованность Литвинова в собственной персоне в плане проведения операций с золотом. Так примерно разговаривает старший партнер в частной корпорации с младшим, с тем, кого он привел в очень доходный бизнес.

Необходимо учитывать, что, помимо вывоза золота в рамках проекта закупки паровозов, за рубежом осуществлялись и другие операции. И если на 9 ноября 1920 г. резерв золота правительства РСФСР оценивался в 546,2 млн руб. (что эквивалентно 422,884 т чистого золота), то к 1 декабря 1920 г. он сократился до 509,3 млн руб.[1457] Это при том, что за весь 1920 г. во всей стране было добыто всего немногим более 1,5 т этого драгоценного металла, а весь советский экспорт составил 1,1 млн руб., в то время как импорт — 22,5 млн руб.[1458]

И все же основная выгода досталась именно «Нюдквист и Хольм», которая даже не имела необходимых производственных мощностей, поэтому заказ пришлось растянуть на 5 лет (по подписанному 13 марта 1921 г. договору планировалась поставка в том же году всего 50 локомотивов, 200 — в 1922 г. и далее равномерно по 250 штук в год). К тому же Москва щедрой рукой предоставила фирмешке беспроцентный заем в 10 млн крон на постройку дополнительного цеха и котельной. Более чем непонятный жест. Ведь если учесть, что паровоз с тендером можно было приобрести по цене 230 тыс. шведских крон за штуку, то с учетом выплаченного ранее «Нюдквист и Хольм» аванса страна могла сразу получить с рынка свыше 70 готовых локомотивов, без всяких там ухищрений и танцев с саблями.

И совсем уж, на первый взгляд, лишено логики решение о закупке через ту же шведскую фирму 100 паровозов в Германии. Зачем понадобился посредник в этой сделке, если советское правительство (или, как тогда говорили, «совпра») параллельно подписало прямой контракт на приобретение 600 локомотивов (по цене 142 тыс. руб. золотом за штуку) в той же Германии? Некоторые специалисты полагают, что цены и на первую партию (120 тыс. руб. золотом за штуку), и на вторую были завышены по крайней мере вдвое. А один из конфидентов Красина прямо пишет: «Ломоносов поместил заказ на 600 паровозов с самого начала по неимоверно высоким ценам… на которых промышленники зарабатывают, не преувеличивая, несколько сот процентов»[1459].

Правда, для достижения такого захватывающего дух результата шведам пришлось слегка надавить на Москву. Когда русские заколебались: а стоит ли на это идти? — у Северного торгового банка тут же возникли трудности с продажей русского золота. «Вследствие теперешних низких котировок на золотые рубли мы, несмотря на все старания, как внутри страны, так и за границей, — писало 23 февраля 1921 г. руководство банка главе РЖМ, — не были в состоянии найти покупателей для большего количества, чем около 100 кгр. из предложенных вами…» Дальше можно не цитировать. Понятно: если не пойдете на сделку, то мы можем и не принять во внимание все имеющиеся соглашения, как, например, подписанное ранее с Красиным, и ваше золото тут и застрянет. Конечно, такой поворот был в интересах не только шведов, но и некоторых советских представителей, в первую очередь того же Ломоносова, который отписал наркому внешней торговли: «Мне с большим трудом удалось добиться согласия Северного Банка на реализацию нашего золота… <…> нет оснований надеяться на поднятие цены золота в ближайшее время…» и т. д. И это при том, что Москва бомбардировала Ломоносова требованиями: «Воздержитесь временно от активных заказов паровозов… ввиду пересмотра импортного плана»[1460].

За границей особо доверенным цербером Ломоносова становится управляющий делами РЖМ Георгий Клодницкий[1461]. Этот делец сошелся с профессором еще в США, где трудился под его началом. Поначалу Ломоносов доверяет ему абсолютно. Ни одно крупное дело не «проворачивается» без участия управделами. Клодницкий ведет себя еще более нагло и цинично, чем сам шеф. Красина действия тандема настолько выводят из себя, что он, не скрывая раздражения, пишет Дзержинскому: «Клодницкий правая рука и главный маг и чародей ломоносовской конторы»[1462]. Но долго два нахрапистых кота не могут мирно лакать из одной миски. Дуэт распадается. Ломоносов на взводе из-за нахальства и стремления Клодницкого все подмять под себя. Он вышибает управделами из миссии.

Понятно, все эти склоки в РЖМ не добавляют авторитета ее руководителю. Тем более что он постоянно дает поводы для разговоров о себе, если не о злоупотреблениях с его стороны, то о неадекватном поведении, угрожающем срывом важного задания партии. Так, у Ломоносова возникли противоречия с одним шведским банкиром, которого он очень не любил и даже подозревал, что тот его умышленно отравил на одном из совместных застолий. Юрий Владимирович не только дал ему неприличное, хотя и остроумное прозвище, которое происходило от некорректного перевода его настоящего имени на русский язык, но и настоял на включении этого слова в официальную кодовую таблицу для обозначения этого банкира в служебных телеграммах.

И Ильич вынужден реагировать на все эти выходки. Уже 8 декабря 1920 г. со стороны вождя последовал первый окрик. «…С Ломоносова взять письменное, — начертал Ленин, жирно подчеркнув слово „письменное“, — обязательство не менять ничего ни в системе, ни в решениях Троцкого и не смещать главкома, т. е. Борисова»[1463]. Надо сказать, конфликт у последнего с Ломоносовым был уже хорошо устоявшимся, поскольку Борисов, будучи начальником Главного управления путей сообщения НКПС, регулярно и последовательно отменял многие сумасбродные решения профессора во время его вояжа по Кавказу.

Возможно, чашу терпения Москвы переполнила свежая публикация в газете «Афтонбладет»[1464], где прямо указывалось на операции Ломоносова с золотом и предъявлялось требование к «комиссии по возмещению убытков шведов, пострадавших в России», разобраться с его деятельностью. В статье содержалась резкая критика правительства и отмечалось, что «транзит русского золота рассматривается нашими русскими шведами как опасное покровительство советским интересам за счет ограбления наших соотечественников»[1465]. Красин же, используя информацию Клодницкого, всячески нагнетает атмосферу неудовольствия действиями Ломоносова.

Однако возникает вопрос: только ли государственными интересами руководствовался Леонид Борисович, выдвигая претензии к деятельности Ломоносова? Здесь тоже есть большие сомнения. 21 декабря 1920 г. он пишет торгпреду в Швеции Э. Ф. Юону[1466], что ему поступает множество обращений о возможности продажи находящегося в Стокгольме золота, вывоз которого в США, Великобританию и Францию фактически заблокирован решением властей перечисленных стран. В сложившихся условиях, отмечает Красин, «весьма возможно, что мы воспользуемся каким-нибудь из этих предложений для реализации золота, депонированного в Нордиска Хандельсбанкен по паровозным заказам»[1467]. Понятно, что это вызывает неудовольствие Ломоносова, который начинает, в свою очередь, жаловаться на Красина