Надо сказать, имели место случаи, когда драгметалл поступал непосредственно в адрес самого Банка Швеции. Так, 18 марта 1921 г. в Стокгольм прибыл пароход «Хеймдаль» с грузом русского чистого золота весом 8570,465 кг в 167 ящиках для Риксбанка. Поставку осуществила немецкая транспортная компания, принадлежащая некоему Виктору Бергу. 21 марта 1921 г. передача золота Риксбанку завершилась. Однако российская сторона получила всего 10 млн руб. золотом, что соответствовало по золотому стандарту 7742,34 кг чистого золота. То есть золото продали с дисконтом в 11 %![1482] В эти операции был прямо вовлечен не только сам управляющий банком Виктор Молль[1483], человек с большим политическим авторитетом в стране как опытный депутат риксдага, но и еще как минимум три члена правления Банка Швеции. Поэтому вполне понятно, что когда я, находясь по служебным делам в Стокгольме, обратился к руководству Банка Швеции, которое меня и пригласило, с просьбой дать возможность поработать в их архивах с целью поиска документов о российско-шведских деловых связях, то натолкнулся на глухой отказ. Мне заявили, что никаких таких материалов, а равно и своего архива в банке попросту не существует. Тогда я еще ничего не знал по этой проблеме и, надо признать, воспринял подобное заявление хотя и с недоумением, но вполне спокойно.

Значительные объемы металла и драгоценных камней поступали также в распоряжение советского и. о. поверенного в делах в Германии Виктора Коппа[1484], являвшегося, по утверждениям некоторых историков, особо доверенным лицом Ленина и Троцкого[1485]. Возможно, именно по поручению последнего он и вел тайные переговоры о начале военного сотрудничества с Германией, которую к тому моменту Антанта практически лишила армии. Не исключаю, что это правда. Но фактом остается то, что Владимир Ильич даже посулил «хорошую премию за скорую и выгодную продажу» драгоценностей[1486]. Для нас же куда важнее, что Копп был близким, можно сказать, интимным контактом Красина и задолго до появления РЖМ в Берлине вел его дела, в том числе и финансовые, в Германии. Он служил даже его особым «почтовым ящиком» на случай непредвиденных обстоятельств. «Victor Kopp — мой давний знакомый с 1905 года, и во всяком случае это один из путей сношения со мной», — пишет Красин жене еще в ноябре 1919 г.[1487] И далее он даже дает ей адрес: Victor Kopp, Fasanenstrasse, 27.

Конечно же, Копп исполняет для старого друга и более деликатные поручения, приглядывая за деятельностью Ломоносова и негласно информируя Красина обо всех деталях. Леонид Борисович даже передает через него указания Ломоносову, чем вызывает крайнее неудовольствие последнего, который считает подобный порядок общения для себя унизительным.

Чтобы дать более полное представление о размахе деятельности Ломоносова, отмечу, что по линии РЖМ было заключено более 500 контрактов. Помимо паровозов, заказано 500 цистерн в Канаде, еще 1000 — в Канаде и Англии, 200 паровозных котлов в Англии[1488]. При этом глава РЖМ совершенно не считался с мнением наркома путей сообщения. «Золото текло рекой», — как вполне справедливо заметил А. А. Иголкин[1489]. Но Ломоносову все мало. Его вроде бы пытается вразумить особоуполномоченный Политбюро ЦК РКП(б) по золотовалютным операциям за границей Литвинов. В ответ на очередное требование денег от главы РЖМ он пишет 10 апреля 1921 г.: «…Я, естественно, недоумевал, зачем Вам понадобилось еще три миллиона рублей, когда у Вас золота уйма»[1490]. Но на самом деле, как выясняется, Литвинов не прочь совместно реализовать/«попилить» (на выбор читателя) эту «уйму золота».

А торопиться были все основания. К началу 1921 г. в «закромах» Родины находилось золота на сумму 398,9 млн руб. (эквивалентно 308,8 т чистого золота). Таким образом, всего за семь недель (с 9 ноября 1920 г.) золотой запас сократился почти на 147,3 млн руб. Возможно, именно с этим обстоятельством связано требование Финансово-счетного управления НКВТ «все делопроизводство по операциям с золотом и драгоценными камнями вести в секретном порядке». Касалось оно и советских загранпредставительств. Теперь всю переписку и отчеты следовало пересылать «в секретных пакетах»[1491].

А пока на НКВТ сыпались из Кремля указания о необходимости ограничивать доступ к информации об операциях с валютными ценностями, попытки заткнуть драгоценностями любые прорехи в народном хозяйстве практиковались все шире. Это решение всегда казалось таким простым и легким: взял со склада что-то очень ценное и тут же получил необходимое. Так, когда возник вопрос о необходимости увеличения поставок хлеба, то крестьянству решили предложить не только кнут в виде продотрядов или, как тогда стали стыдливо называть эти чрезвычайные органы, «милиции, содействующей сбору продналога», и показательных массовых репрессий, но и пряник под названием «премия». «Премию чем? — задал сам себе вопрос Ленин и тут же на него ответил: — Золотыми и серебряными вещами. Возьмем в Гохране»[1492]. Возьмем и никого не спросим, ведь власть наша. Или власть у нас?

Возможно, помимо необходимости всячески скрывать стремительные темпы сокращения золотовалютных резервов страны, НКВТ взволновал тот факт, что Ломоносов реализовывал его по ценам значительно ниже рыночных, что не только приносило убытки российской казне, но и подрывало переговорные позиции других советских продавцов. Так, РЖМ продавала золото по цене 636 долларов за килограмм, когда цена слитков у других поставщиков из России не опускалась ниже 650 долларов. Уже к середине 1921 г. специалистам в Москве стало очевидно, что подобная практика губительна для всего экспорта золота.

Безусловно, не все большевики мирились с этим. Один из тех, кто открыто поднял голос против, — старый член партии, луганский рабочий и профсоюзный деятель Ю. Х. Лутовинов[1493], к тому времени удаленный из Москвы за антипартийную позицию. Тогда еще не расстреливали таких партийцев, а направляли, например, в торгпредство. Прибыв в Берлин на должность заместителя торгпреда и, по-видимому, наслушавшись, в том числе и от Красина, о художествах Ломоносова, он решил открыть глаза Ленину на проделки его протеже. Сам же Красин, уже четко представляя расклад сил и симпатий в ленинском окружении и явно не рискуя действовать открыто, целенаправленно подбил на этот шаг Лутовинова, похоже, еще не утратившего революционных иллюзий. Но его письмо-откровение не вызывает понимания у вождя. Наоборот, тот не соглашается с утверждениями, что Ломоносов «блестящий спец», но «уличен Красиным в преступнейших торговых сделках». И дальше Ленин уже не стесняется: «Неправда. Если бы Красин уличил Ломоносова в преступлениях, Ломоносов был бы удален и предан суду. Вы слышали звон и… сделали из него сплетню. Красин писал мне в ЦК: Ломоносов блестящий спец, но к торговле годится меньше и делает ошибки. Приехав сюда, встретив Ломоносова,