что при таком подражании вся оригинальность личности Карла должна сгладиться. Можно сказать, что недостает непосредственности передачи; картина является при отраженном освещении. В другом отношении Jaffé А0 тоже прав, говоря, что это подражание заставило Эйнгарда приводить самые мелкие черты характера Карла Великого, которые без этого были бы пропущены, потому что в своем стремлении нарисовать вполне верную картину своего героя он передал все малейшие отступления от характера своего прототипа. Значение этих отступлений делается яснее при сравнении их со Светонием. Ни одно другое произведение того времени не носит на себе такого полного отпечатка подражания. Здесь высказывается самым наглядным образом взаимное отношение восстановления Римской империи и возрождения классического образования. После стольких жизнеописаний святых это первая светская биография, изображение жизни главнейшего светского лица того времени, который не был и не хотел быть святым. Это жизнеописание составлено мирянином по образцу древних языческих Vitae. Несмотря на то, что автор выставляет своего героя в самом лучшем свете, здесь мы не видим панегирического тона, присущего прежним жизнеописаниям; автор рисует героя так, как тот ему представлялся, с целью, как он сам говорит в предисловии, отдать этой книгой дань своему dominus u nutritor. Но не одно чувство долга заставило его взять на себя этот труд, а еще более сознание, как он говорит там же, что никто не мог вернее изобразить того, чего он сам был очевидцем. И в самом деле, никто из окружавших Карла в позднейшие годы не был к императору ближе Эйнгарда.

Книга Эйнгарда переписывалась множество раз, заслужив всеобщее одобрение, относящееся не только к содержанию, но и к ее форме. Это поистине достойный памятник великому императору.

Эйнгарду также приписывают участие в большом историческом сочинении, Анналах, которые у Пертца стоят под заглавием: Annales Laures-hamenses Majores[134].

Вопрос о том, действительно ли и в какой мере Эйнгард принимал участие в составлении этих анналов, которые представляют важный источник для времени Карла Великого, является до сих пор спорным пунктом между учеными.

Анналы можно разделить на три главные части: первая, написанная на варварском латинском языке, обнимает время от 746 до 788 года; за ней следуют два продолжения: одно, доводящее рассказ до 813 года, другое – до 829; кроме того, мы имеем переработку всего сочинения, которое отличается от первоначальной редакции лишь стилистической отделкой и небольшими вставками из Vita Caroli Эйнгарда.

Некоторые ученые приписывают Эйнгарду именно эту переработку, другие – продолжение или часть ее, наконец третьи, между ними Г. Зибель, отрицают всякое участие Эйнгарда в этих анналах. Не входя в разбор этих мнений, скажем несколько слов о происхождении и значении летописного дела при Карле Великом.

Какое происхождение этих анналов? Представляют ли они простые монастырские летописи, дело частных людей, которые записывают современные события (Klasterannales), или же официальные государственные летописи, которые ведутся под руководством самого императора (Reichsannales, Königsannales)? Какова личность их составителя? Простой ли он монах, писавший уже в уединении кельи, или человек, знакомый с государственными делами, со всеми скрытыми пружинами политических событий?

Вот как стоит этот вопрос в современной исторической литературе.

Знаменитый Leopold Ranke, занимавшийся разбором вышеназванных Annales Laureshamenses Majores,51 указал на большое значение их как исторического источника, главным образом на значение первой, необработанной редакции, и пришел к тому выводу, что составитель анналов, очевидно, очень близко знаком с политическими событиями своего времени и притом в изложении своем высказывает известную сдержанность, напирая на светлые стороны и умалчивая о темных сторонах события; очевидно, что составитель – человек, близко стоящий к императору, может быть, какое-нибудь духовное лицо, которому это дело поручено свыше.

Мнение об официальном происхождении анналов, впервые высказанное у Ranke, было принято и развито другими учеными. Так, Вайтц старается даже назвать составителя и указывает на Арно, епископа Зальцбургского. Ваттенбах, не принимая последнего предположения, стоит за мнение Ранке и высказывает его уже не как предположение, но как нечто несомненное, доказанное; такое же происхождение предписывает он и другим анналам времени Карла. Наконец, Эберт и Дюнгельманн, говоря об анналах, даже не входят в разбор этого вопроса, считая его закрытым.52

Против общего взгляда выступил Г. Зибель.

По его мнению, забота Карла Великого о процветании науки во всех ее отраслях не касалась историографии.53 Летописное дело велось частным образом в монастырских кельях; составители анналов – монахи, до которых, конечно, доходили известия о важных событиях их времени, но которые не участвовали в делах государства и писали без побуждения свыше; Annales Laureshamenses М. составлены в монастырях, даже и в монастыре Лоршском. Свое мнение Зибель подкрепляет двумя текстами. Первый – известие, помещенное в этих анналах под 808 годом, которое относится ко времени после смерти Карла; другое основание Зибеля – известное предисловие к Vita Caroli Эйнгарда, в котором последний решается описать деяния Карла, потому что не знает, сделает ли это кто-нибудь другой. Из этих слов, по мнению Зибеля, видно, что Эйнгард не знает о существовании летописных сказаний о Карле Великом до смерти его в 814 году, значит, Annales Laureshamenses Majores составлены не при Карле.

Против Зибеля в защиту старого мнения Ранке об официальном происхождении анналов выступил Симеон. По его мнению, слова Эйнгарда в свидетельстве 808 года – есть весьма обыкновенный в средневековых анналах способ выражения о лицах живых: историк как бы становится на точку зрения своего будущего читателя, пишет свои анналы не для современников, а для потомков; похожие риторические фразы можно встретить у Рагевина, продолжателя Оттона Фрейзингенского.

Таким образом, вопрос о происхождении анналов при Карле Великом, который считался решенным положением Ранке и его последователей, является теперь вопросом открытым и предметом ученой полемики.

Из других сочинений Эйнгарда, несомненно принадлежавших его перу, можно указать «Перенесение мощей свв. Марцеллина и Петра». Такого рода рассказы о перенесении мощей и чудесах, ими производимых, были весьма распространены в то время. Язык этого сочинения, так же как и писем Эйнгарда, по большей части деловых, гораздо ниже языка исторических сочинений; тут мы видим, вероятно, образчик современного латинского языка.

Мы удовольствуемся изложенными замечаниями о просветительской деятельности Карла и о литературном движении в его время и под его просвещенным руководством. Здесь, в области произведений человеческого ума, замечается такой же шаг вперед, как в развитии государственной жизни; но и тут замечаем мы то же явление, что и в государственной жизни: после смерти Карла происходит постепенное падение литературной деятельности. Гений Карла, как мы не раз указывали в нашем очерке, давал жизнь и силу всем явлениям как общественной,