Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Колесо фортуны повернулось. Герцог Бургундский потерял власть. Но были ли восстановлены в королевстве мир и единство? Несмотря на радость в Париже, мудрые люди прекрасно понимали, что это не так. Насилие все еще продолжалось. Некоторые обвиняли брата королевы в трусости. Мол, раз Иоанн Бесстрашный хотел отрубить Людвигу голову, тому надо было убить герцога сразу же после своего освобождения, а потом бежать в Германию, где ему ничего не угрожало. Шестью годами ранее Иоанн Бесстрашный приказал предать смерти Людовика Орлеанского, и шесть лет спустя представился хороший случай для мести. Таков был наступивший мир.
Провал реформ
Кабошьенский ордонанс
С бегством герцога Бургундского мечты реформаторов угасли. После провала движения кабошьенов что осталось от стольких надежд? Кабошьенский ордонанс? 5 сентября в новом зале суда Карл VI, сидя под балдахином расшитым флер-де-лис, одетый в горностаевую мантию, с короной на голове и держащий Десницу правосудия, объявил его "отмененным, аннулированным, упраздненным и полностью недействительным". Но разве за те три месяца, что он действовал, он дал реальный выход из кризиса государства? Не говоря уже о насилии со стороны кабошьенов и реакции арманьяков, не содержал ли он в себе семена своего провала?
И все же реформаторы приложили все свои усилия для разработки этого ордонанса. По сути, он представлял собой всю реформаторскую деятельность бургиньонского правительства, всю реализацию его политической программы. Историки высоко оценили этот законодательный акт, который, по их словам, мог бы сотворить чудеса, если бы его применили. "Это была первая попытка создания современного государства", — писал Жан д'Аву. Для других это была, по меньшей мере, глубокая трансформация административных структур. Но так ли это было на самом деле?
К подготовке текста Кабошьенского ордонанса подошли со всей серьезностью. Комиссия из двенадцати человек работала над ним три месяца. По сути, их задача, была подготовлена протестными речами, произнесенными на заседании Генеральных Штатов, просьбами Университета и Парижа, которые опирались на солидные, хорошо документированные материалы. В королевской администрации было достаточно бургиньонов, а среди сторонников реформ — достаточно парижан, чтобы стало известно, что расходы короля, королевы и Дофина выросли за двадцать лет с 94.000 до 350.000 франков, что казначей Андре Жиффар владел "рубинами, бриллиантами, сапфирами и другими драгоценными камнями, большим количеством серебряной посуды и одевался с чрезмерной роскошью", и, что он получил свою должность только благодаря родству с женой парижского прево. Что тот же парижский прево, Пьер дез Эссар, продвинул на должность генерального финансиста совершенно бесполезного человека, сказав: "Он конечно прохвост, но он мой кузен". Что в Парламенте заседают "сыновья, братья, племянники и союзники первого президента", что было чистой правдой, поскольку первый президент, Анри де Мари, протащил в Верховный суд своих сына, брата и трех зятьев. Докладчики на заседании Генеральных Штатов стали также и членами комиссии по реформе. Помимо подробной информации, которую они предоставили, комиссия составила свод старых ордонансов.
Это была не первая большая "генеральная реформа королевства". С первых дней существования государства стремившегося к централизации и первой реакций общества на это тревожное нововведение Филипп Красивый вынужден был в 1303 году обнародовать объемный ордонанс о реформе, который неоднократно "обновлялся", дополнялся и изменялся, особенно в тяжелые годы, предшествовавшие серьезному государственному кризису 1355–1357 годов. После этого, в период правления Карла V, о реформе больше не заговаривали. Реформаторы, по сути, оказались у власти и, прежде всего, сплотились вокруг процесса централизации государства. Они даже стали его страстными фанатиками, больше работая на его развитие, чем на его реформирование. Следуя по их стопам был принят Мармузетский ордонанс 1389 года, который был скорее доработкой достигнутых результатов, чем реальной реформой. С тех пор движение за централизацию государства возобновилось, а вместе с ним и протесты тех, кого оно оттесняло на обочину жизни. Король ответил на эти протесты серией реформаторских ордонансов, которые последовали один за другим: 1401, 1405, 1408, 1409, 1410, как только герцог Бургундский, сторонник реформаторов, вернулся в королевский Совет.
По сложившейся традиции фрагменты старых ордонансов целыми параграфами включались в новый, как и положено по закону жанра. Реформация в это время была не чем иным, как восстановлением добрых обычаев. Более того, через два дня после опубликования Кабошьенского ордонанса богослов Жан Куртуа, капеллан короля и член комиссии по реформам, торжественно напомнил об этом Карлу в проповеди, произнесенной перед большим собранием в Отеле Сен-Поль: "Если бы вы сохранили, дражайший монсеньор, прекрасные ордонансы ваших предшественников, это королевство не знало бы той нищеты, в которой оно сейчас находится".
Можно ли было в этих условиях сделать что-то новое из чего-то старого? И действительно ли этого хотели? Кабошьенский ордонанс мало чем отличается от прежних реформаторских ордонансов, разве что своим объемом. Жувенель дез Юрсен назвал его "длинным и многословным". И действительно, ордонанс содержал 258 статей, некоторые из которых были очень длинные. В нем была охвачена вся королевская администрация: домен, валюта, эды, военная казна, королевский двор, Счетная палата, Парламент, юстиция, Канцелярия, воды и леса. Люди служившие в королевских войсках были упомянуты только в самом конце ордонанса, как и нищие и прокаженные, и их всех вместе рассматривали только как грабителей и изгоев. Канцлеру была отведена отдельная длинная статья. Экономия средств была расписана до мельчайших подробностей, от привратника Венсенского замка, который получает слишком много, и до капитана замка в Ножан-ле-Руа, которого следовало лишить ежегодных 100 ливров по той причине, что "в Ножане нет замка".
Однако, кроме этих мелких деталей, Кабошьенский ордонанс далеко не заходил. Не было предусмотрено ни контроля со стороны королевского Совета, ни созывов Генеральных Штатов, ни организации диалога между королем и народом. В чем же был основной смысл? Институты сами по себе хороши, плохи только люди в них служащие.
Как провозгласил 13 февраля Эсташ де Павилли, если что-то идет не так, то "виноваты чиновники". Их было слишком много, они были слишком влиятельны, им слишком много платили. Что же следовало предпринять? Прежде всего, ограничить "чрезмерное количество" чиновников, особенно в финансовой сфере: больше не должно быть казначеев для обычных доходов (с домен) и генеральных казначеев для чрезвычайных доходов (эдов, то есть, налогов), а только два чиновника, назначенных для управления всеми королевскими доходами, с домена и эдов, Лангедока и Лангедойля. Два вместо десяти. И только два военных казначея. А на местном уровне, в бальяжах и сенешальствах, отпадет необходимость в выборных должностных лицах и получателях пособий; бальи и сенешали должны взять