– Три, – ответил он. Улыбнулся. – Еслизавязнет, на руках понесем! С той же скоростью. Я имею в виду, понесем прямо вповозке.

Гелия шептала за спиной, боясь высунуться, Итанияприслушалась, сказала решительно:

– Тогда нужно остановиться где-нибудь возле озера!

– Зачем?

– Мы уже неделю в дороге, – объяснила онатерпеливо. – Мне нужно вымыться. От меня пахнет потом, как от… артанина!

Он нахмурился:

– От артан хорошо пахнет. Твоя кожа пахнет лучшимицветами мира. Видишь, за повозкой спешат, выбиваясь из сил и падая на дорогу,тысячи мотыльков? Они летят на твой запах. Я не хочу пускать тебя в воду. Вдругпревратишься в серебристую рыбку и снова ускользнешь?

Она покачала головой:

– Я могу дать слово, что не ускользну… пока будукупаться. Он горько усмехнулся:

– Слово куявки… К тому же слово, данное врагу подпринуждением, многие считают недействительным.

– Я не считаю, – крикнула она. – Я так несчитаю!

Его конь прижал уши, покосился на нее с удивлением. Придонторопливо кивнул. В его черных глазах боролись страх и нежелание ее рассердить.

– Хорошо, я велю сделать привал у ближайшего озера. Тами заночуем.

Западная часть неба уже покрылась кровавой коростой.Огромный багровый шар медленно сдвигался к темному краю земли, а вперединаконец блеснула гладь озера. Едва телега остановилась, Итания выскочила,опасаясь, что скоро наступит ночная тьма и ей не разрешат в воду.

Придон послал конных всадников вокруг всего озера, заодно иуток набьют, а Итания сердито остановилась у самой кромки воды. Ее лиловыеглаза смотрели на Придона исподлобья, а голос прозвучал язвительно:

– В самом деле будешь наблюдать?

Он сказал хмуро:

– Ты уже почти жена мне.

– Почти не считается, – ответила онадерзко. – Боги могут передумать и в последнюю минуту.

– Не передумают, – пообещал он.

– Почему?

Он усмехнулся:

– Со мной меч Хорса. А он сражает и богов!

– Ого, – сказала она так же язвительно, но по телупробежал трепет. Придон не шутит, по всем легендам, этот меч способен убитьбога так же легко, как и простого зверя или человека. – Ты, конечно,силен… но почему тогда так опасаешься?

– Я не опасаюсь, – возразил он. – Я боюсь. Ястрашусь, я ужасаюсь, я весь трепещу от одной только мысли, что ты снова… Я непонимаю, как мог прожить эти полгода без тебя? Потому я готов выглядетьдураком, идиотом, трусом… да кем угодно, но только бы не потерять тебя.

Она указала на другую сторону кустов.

– Отойди вон туда. Ты будешь видеть мою голову. Будешьслышать плеск воды. Я никуда не денусь, неужели не понимаешь? Но я должнапомыться. Мне все время кажется, что на мне все еще кровь тех благородныхлюдей, что дали мне убежище… и не выдали нас тебе.

Служанка вздрагивала, пригибала голову, страшась его гнева.Придон молча отступил на другую сторону зеленого кустарника.

Вода была прогретая, словно ею наполнили небольшой уютныйбассейн, что располагался в ее покоях рядом со спальней. Служанка принялаодежды, Итания вошла чуть глубже, вода, как теплое парное молоко, ласково ибережно принимала ее тело. Красные лучи пронизывают толщу воды наискось, делаютее мрачной и таинственной, но все равно виден чистый крупный песок на дне,зарывшиеся в него головами мелкие рыбешки, искренне уверенные, что теперь их невидно.

Вода показалась прохладной, когда окунулась с головой, ноэто ощущение сразу же прошло, она начала торопливо тереть себя платком, подошласлужанка, Итания подставила ей спину, выгнув горбиком.

По ту сторону кустов затрещали ветки, послышалсявстревоженный голос:

– Итания! Ты где?

– Да здесь я, здесь! – ответила она с отчаянием. –Моюсь!

– Почему тебя не видно?

– А что бы ты хотел увидеть? – спросила она свызовом. Голос его стал тише, с нотками смущения:

– Итания, я очень боюсь тебя потерять… Пусть я лучшебуду казаться глупым трусом, но зато…

Она фыркнула, выпрямилась, услышала его вздох облегчения, оннаконец-то увидел ее золотые волосы над зеленью листьев. Служанка началаплескать водой сильнее, пусть слышит, что они здесь, торопливо терла Итаниюмокрым платком, соскребала пот и грязь, обливала водой.

Когда выбрались на берег, солнце уже опустилось за темныйкрай, раскаленные облака медленно теряли пурпур, становились темно-багровыми набыстро темнеющем небе.

По ту сторону кустов послышались торопливые шаги. Придонпоявился весь медный, озаренный светом гаснущих облаков. Брови сдвинуты, лицооставалось встревоженным. При виде Итании в глазах мелькнули огоньки, такие жекрасные, как закатное небо.

– Ты неосторожна, – упрекнул он.

– А что могло случиться?

– Как что! – воскликнул он с жаром. – Тебямогла укусить рыба!.. И я не смог бы тебя защитить! Твою нежную кожу моглаущипнуть эта грубая вода, твое лицо целовал этот грубый простой воздух, безнежных благовоний и дорогих масел… Итания, что ты со мной делаешь? Я едва неумер от тревоги!

Она спросила ядовито:

– За меня или за себя, что потеряешь добычу?

– Итания, неужели ты никогда не сжалишься?

Он стоял перед ней, загораживая дорогу к кострам. Онаповернулась и пошла к повозке. За спиной был возглас, ей показалось, что Придонзастонал, как от сильнейшей боли. Послышались тяжелые шаги. Она почти побежала,дверца открыта, вскочила в повозку, но, когда дернула дверцу, та не поддалась.

Придон стоял снаружи и придерживал дверцу. Он смотрел снизувверх, глаза горели ярче, чем рубин в его обруче. В черных волосах проскакивалисиневатые искорки, брови сдвинуты, а губы сжаты, застыли, словно каменные. Заего спиной возникла служанка, беспомощно взглянула на Итанию, сдвинулась всторону.

– Итания, – сказал он. – У меня нет другихслов, которыми можно говорить с богами!.. Итания – этим заклинанием я могусклонить всех богов… почему тебя не могу?

– Придон, – сказала она. – Придон… ты незаметил, что ты уже не тот герой, что искал меч?

Их взгляды сомкнулись, она всем своим видом стараласьпоказать, что он действительно не тот, что он хуже, гаже, подлее и ненавистнееей, и еще гнала даже мысль, что Придон хоть и не тот герой, но все еще она неможет его возненавидеть. Он возмужал за полгода, на лице теперь суровыескладки, подбородок тверже, выдвигается надменно и с вызовом, в глазах часто вспыхиваетбеспричинная ярость, возжигаемая неведомыми ей мыслями. И все же он чересчуррезок, раньше в нем этого было меньше, а жестокости не было вовсе. В то жевремя он огрубел лишь снаружи, она чувствует, что внутри этой медной статуинаходится прежний Придон, нежный и чувствительный, страстный и пылкий… Ивозненавидеть его пока не может.