созданием Света! В мире есть только Свет и отголоски исчезнувшей Тьмы, а люди однозначно являются светлыми существами!

Эберн пожал плечами и ткнул пальцем туда, где, по его мнению, располагался зал собрания совета Цитадели:

— Там считают иначе.

— Но иначе не может быть!

— О, может. Они даже название им уже придумали, — невесело усмехнулся гатляур: — Создания Помраченного Света! Как тебе? Ни Тьма, ни Свет, а нечто среднее, но с явным оттенком порока. Ну и как таких существ не сделать рабами, м?

— Помраченный Свет… — растерянно повторил Ферот. — Абсурд. Они с ума сошли? Разве можно?.. Ведь доктрина Света…

— Да нет уже давно никакой доктрины, одумайся! — понизив голос, прошипел Эберн. — Большинство населения этой страны — стадо ничего не подозревающих простаков. Цитадель, сердце страны, полнится фанатиками, готовыми выполнить любое поручение, даже самое жестокое и коварное, если оно заканчивается на: «Во имя Света». А еще есть те, которые все контролируют. И прямо сейчас они вновь перекраивают общество Атланской империи… Даже не империи, а всего мира!

— Но…

Ферот не договорил. Возражения излишни. Где-то в глубине души он все это знал и понимал. Причем еще до того, как отправился в погоню за одержимым. Атлан родился в этом неправильном мире с искусственными истинами, на которых зиждется коррумпированное, безнравственное и меркантильное государство, носящее имя некогда великой Атланской империи.

«Я хотел избавиться от сомнений? — епископ еле удержался от истерического смеха. — Что ж, я избавился. Теперь я убежденный еретик».

— Гатляуры будут следующими, — мрачно произнес Эберн. — Это еще одна причина, по которой мы вынуждены уйти.

Вполне логичное заключение. Связь прямоходящих огромных кошек со Светом издавна являлась предметом ожесточенных споров. Они были необходимы, пока защищали правопорядок и развивали торговлю благодаря своим талантам, но в последнее время все чаще в коридорах и залах Цитадели раздавался беспокойный шепот — гатляуры слишком сильны, гатляуры слишком богаты, гатляуры тянут когтистые лапы к управлению страной.

Очевидно, светлая элита недовольна подобным развитием событий. А решение уже есть — поставить точку в споре о сущности гатляуров, объявив их созданиями Помраченного Света, и истребить, так как они очень опасны. Политические аспекты их деятельности перейдут под контроль атланов, а торговля достанется феям. И это станет началом конца Атланской империи, ибо ни один из высших народов не будет полностью удовлетворен, пока не сконцентрирует в своих руках всю власть и экономику страны. Начнется гражданская война, которая похоронит остатки цивилизации на этом жалком обломке мира.

— Грядет время перемен, — сокрушенно покачал головой Ферот.

Эберн фыркнул.

— Но перемены подконтрольны. Лишь бы нашелся тот, кому это под силу.

Епископ посмотрел в хитро прищуренные глаза гатляура. Ему почему-то сразу вспомнился Ирьян, к словам которого приходилось волей-неволей прислушиваться из-за его взгляда умудренного опытом человека. Складывалось ощущение, будто бы они знают, как должен поступать Ферот, но великодушно предоставляют ему возможность догадаться самому. Раньше атлана взбесило бы подобное отношение, но теперь он понял, что его раздутое эго такое же пустое, как и рукотворные идеалы Света.

— Что ты имеешь в виду?

— Высшие светлые расы считают, что сейчас в мире существует лишь одна сила — они сами, — Эберн заложил руки за спину и неторопливо прошелся по кабинету, перешагивая через винные пятна. — Но перемены могут идти и с обратной стороны, которую они не замечают. Вокруг немало несогласных с политикой элиты Света, и, позволь заметить, ты в их числе. Я не приравниваю тебя к порождениям Тьмы, нет, ни в коем случае. Однако когда отвергаешь одно мнение, быть может, пора прислушаться к другому?

Ферот болезненно поморщился.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что Ахин…

— Я ничего не говорил про одержимого, — самым невинным тоном промурлыкал гатляур. — Это сказал ты. И пожалуйста, оставь свои мысли при себе. Я не хочу, чтобы ты винил меня в неверном решении.

— Каком решении?

— Не знаю. Но у тебя есть опыт, знания и возможности.

— Чтобы предать свой народ, свою страну?! — воскликнул Ферот, схватившись руками за раскалывающуюся от боли голову.

— Опять-таки я этого не говорил, — бесстрастно возразил Эберн.

— Но нельзя же просто взять и…

— А это и не просто. Но рано или поздно наступает момент принятия решения. Впрочем, ты уже сделал выбор.

— Ты не можешь этого знать, — сквозь стиснутые зубы прошипел Ферот.

— Конечно, — неопределенно повел плечом гатляур. — Я и не знаю. Зато знаешь ты.

— Если ты хотел, чтобы я разозлился…

— Я хотел помочь тебе.

— Как? Подталкивая к предательству?

— А разве ты еще не предал Свет, о котором твердят прочие атланы?

Ферот хотел было ответить решительным: «Нет», — но воздух с хрипом вырвался из его груди, так и не озвучив желанное слово. Конечно, он ведь еретик. Это даже хуже, чем предатель.

«Почему я злюсь? — угрюмо хмыкнул епископ. — Он ведь прав. И свой выбор я действительно уже сделал…»

— Мне очень жаль, но это неизбежно, — продолжил Эберн. — Если не предашь свои былые убеждения и страну, то предашь мир. Если не предашь созданий Света, то предашь порождений Тьмы. Казалось бы, последнее — не такой уж сложный выбор для атлана, да? Конечно, нужно встать на сторону Света, как же иначе! Но так решит только тот атлан, который не видит живых существ за предрассудками и пережитками прошлого. Равных живых существ. Добро уже победило зло? Вздор. И того и другого сейчас в достатке. Но пусть только мысли и поступки определяют, что есть добро, а что есть зло.

Нет, бывший эмиссар гатляуров на самом деле так не думал, он по-прежнему считал все остальные народы отбросами, и одно только упоминание о людях или, например, силгримах вызывало у него отвращение. Но он должен был произнести это, ведь так звучали мысли Ферота, к которым тот упрямо не желал прислушиваться. Эберн считал себя обязанным оказать услугу… другу.

И Ферот услышал.

— Я даже не знаю, с чего начать, — растерянно улыбнулся епископ, внезапно испытав странное облегчение.

— Ты что-нибудь придумаешь, не дурак, — без тени сомнений произнес Эберн и, вновь подойдя к окну, посмотрел на бледное небо, по которому медленно ползли темные облака, чьи рваные края уже окрасились яркими цветами рассвета: — Прости, мне пора идти. Нужно увести общину из Камиена до нападения Ахина.

— Понимаю… Спасибо тебе. За все.

— Не благодари, — бывший эмиссар поморщился, вспомнив ту дождливую ночь, когда им был отпущен плененный одержимый. И вот как оно все обернулось… — Не за что.

Опустив взгляд, он направился к выходу из кабинета. Ферот смотрел ему вслед и думал, что, возможно, больше никогда не увидит гатляуров.