все равно. Просто Ахин захотел, чтобы мы убили вас, — Турогруг хищно оскалился: — И у нас нет причин не делать этого.

— Постой!

— Что?

— Постой, — дрожащим голосом повторил Орин, не веря, что он до сих пор жив. Это дарило призрачную надежду. — У всего есть цена. Вряд ли тебе нужны деньги, но я могу достать все, что ты только пожелаешь. Ну, заключим сделку?

— Не понимаю тебя, — нахмурился вождь. — Зачем?

— Я хочу, чтобы ты сохранил мне жизнь. Я буду полезен тебе.

— Но ты ведь потерпел поражение, — в рыке демона послышалось искреннее недоумение. — Почему ты не хочешь умереть?

— Это вовсе не обязательно! — воскликнул староста. — Есть же иной выход! Только скажи, что я могу для тебя сделать?

— Умри, — пожал плечами Турогруг, шагнув к нему. — Вы, люди, очень странные. Почему вам нужно объяснять такие простые вещи?.. И перестань говорить со мной. Я пришел убить тебя, а не отвечать на вопросы. Все честно.

Орин попятился, споткнулся и едва не выпал из окна, ухватившись руками за раму. Затащив себя обратно в кабинет, староста вжался в стену и, не до конца осознавая свои действия, пошел вдоль нее к углу, тщетно пытаясь отдалиться от свирепого демона.

— Честно? — пробормотал он. — Это не честно, а глупо! Зачем убивать проигравшего, если он может стать твоим союзником?

— Союзник без чести хуже врага.

— Да в каком диком мире ты живешь, чудовище?!

Турогруг подошел вплотную к человеку. Староста Бирна почувствовал на лице его горячее дыхание.

— Мы с тобой живем в одном мире, — прорычал вождь, испепеляя побледневшего человека яростным взглядом. — В вашем мире. Мире созданий Света.

— Но мы простые люди, мы не…

— Хватит разговаривать со мной! — брызжа слюной, проревел Турогруг. — Отыщи в себе остатки чести и умри достойно!

— Но…

По зубам Орина омерзительно скрипнуло лезвие секиры, на язык легла холодная сталь с солоноватым привкусом, из надрезанных уголков губ засочилась кровь. Староста в ужасе выпучил глаза на уродливую морду демона, нависшего над ним, и застыл, чтобы ненароком не раскроить себе щеки.

— Ы ео оие ахаа… — Орин попытался что-то произнести, но вряд ли его слова прозвучали убедительно.

— Хватит. Разговаривать. Со мной.

Турогруг перехватил рукоять и всем телом навалился на нее. Орин мучительно замычал, почувствовав, как острие неумолимо вгрызается в лицо. Он ухватился за руки вождя демонов, попытался удержать его, оттолкнуть, как-то вывернуться… Бесполезно. Это лишь продлило предсмертные муки.

Секира уперлась в начало нижней челюсти и с негромким щелчком отделила ее. Староста судорожно задергался, крики с бульканьем вырывались из его горла до тех пор, пока лезвие не погрузилось в шею достаточно глубоко, соприкоснувшись с шейными позвонками у основания черепа. Орин наконец затих.

Турогруг коротким движением толкнул секиру вперед. Отрубленная голова без нижней челюсти со шлепком упала в лужу крови, негромко стукнувшись зубами о пол. Тело старосты сползло вниз, оставив на стене неровный алый след.

— У всего есть цена, да? — вождь пнул мешок с драгоценностями к обезглавленному трупу: — Держи, это твое.

Раздраженно плюнув, демон направился к выходу, по дороге столкнув ажурный светильник со стола Орина. Горящее масло растеклось по кабинету, жадно набрасываясь на роскошную мебель. Богатство старосты Бирна исчезнет вместе с ним. Так будет честно.

Может, цена и в самом деле есть у всего: вещей, слов, действий и даже у бездействия. Но далеко не каждый готов расплачиваться.

Казалось, городок, который поколениями жил в покое и достатке, погрузился в самые глубокие пучины хаоса. Но безумию не было конца. Демоны крушили все на своем пути, набрасывались на беглецов, учиняли кровавую расправу над теми, кто осмелился оказать сопротивление. А ненасытная нежить Одноглазого продолжала разделывать и поедать крестьян, порой даже на глазах их родственников.

По улицам Бирна расползся едкий густой дым. Все окрасилось в черно-красный. Крики тонули в кашле, слышались стоны придавленных обвалившимися балками людей и вопли сгораемых заживо. Повсюду полыхало пламя, с неба сыпался пепел. Земля дышала жаром и горячей пылью.

Жизнь этих людей изменилась быстро и безвозвратно. Она превратилась в сущий ад, наполняя каждый шаг к скорой смерти отчаянием и болью. На некогда мирной долине меж утесов и чащоб чернело пятно воплощенного кошмара. Так выглядело торжество высвобожденной Тьмы, скорби и ярости. Так выглядело темное возмездие.

В ту ночь Бирн был уничтожен…

Перевернутый отвернулся от зарева пожара.

— Интересно, — пробормотал он.

Трехрукий вынес из дома истощенное тело знахарки и положил в одну из свежевырытых в саду могил. Во второй уже лежала Аели.

— Не вижу ничего интересного в бессмысленной резне.

— Я тоже так думал, — Перевернутый пригладил остатки жидких волос на голове. — Пока не перестал видеть одно только убийство людей.

— И что же ты видишь теперь?

— Справедливость.

Трехрукий посмотрел на опрятного мертвеца и скривился. Шов на его щеке разошелся, кусочек иссохшей плоти повис на толстой нитке.

— Я понимаю чувства Ахина. Но в истреблении всех жителей Бирна нет ничего справедливого.

— Да, — согласился Перевернутый. — Это действительно несправедливо.

— Однако ты все равно видишь справедливость?

— Конечно.

— Но…

— Позволь мне объяснить, — опрятный мертвец ткнул пальцем в сторону утесов, за которыми находится Камиен: — Создания Света казнили сотню невиновных темных существ за преступление горстки сонзера, которые, к слову, на момент суда уже были мертвы. Более того, после этого остальные столичные рабы лишились последних остатков своих жалких прав. Было ли это справедливо?

— Нет.

— Бирн сгорел, его жители мертвы, — костлявый палец Перевернутого обвел широкой дугой долину и остановился на столбах подсвеченного огнем дыма: — Люди в этом поселении расплатились жизнью за провинность нескольких человек, а также за попустительство тех, кто обо всем знал и ничего не предпринял. Справедливо?

— Нет.

— А что есть несправедливость в ответ на несправедливость?

— Еще большая несправедливость, — отвернулся Трехрукий.

— Именно. Но в нашем мире это называется возмездием, что есть проявление справедливости. Бесконечный цикл насилия, в котором все правы.

— Потому-то мы и должны изменить наш мир.

Трехрукий взялся за лопату и принялся закапывать могилу знахарки Илакаи. Простая и понятная нежити работа. Благое дело, пропитанное горем. Прямо как восстание одержимого.

Ахин очнулся на крыльце. Сел, посмотрел по сторонам. К нему отовсюду ползли воспоминания. Фрагменты памяти размеренно складывались в мозаику последних событий, но в ней оставалось слишком много белых пятен. Он осознавал факты, видел суть, понимал, что забытое таит в себе невыносимую печаль. Но не чувствовал ничего, кроме легкой досады.

— Аели мертва, — прошептал одержимый.

И ужаснулся своему спокойствию. Темный дух забрал все. Даже внутреннюю пустоту.

Закопав Илакаю, Трехрукий прерывистыми шагами подошел к могиле саалеи,