Христиане тем временем объединили силы в горных крепостях на севере, куда их вытеснили, и основали королевство Галисия под рукою Алонсо I. Оттуда они, не падая духом пред лицом мавританского завоевателя, постепенно, но неуклонно продвигались на равнины Леона и Кастилии, так что к началу следующего века вытеснили сарацин к югу от реки Тахо. Воспользовавшись этим преимуществом, христиане продолжали теснить завоевателей, намереваясь вынудить тех отступить к морю – и, возможно, им бы это удалось, если бы не появление Юсуфа ибн Ташфина, который остановил наступление христиан, прогнал их обратно за Тахо и, став правителем территорий к югу от реки, основал там империю Альморавидов.

После них пришли Альмохады – последователи Мухаммада ибн Тумарта, и полвека здесь раздавался звон мечей в битвах креста и полумесяца, пока Кастилия, Леон, Арагон и недавно появившееся королевство Португалия не попытались вместе сокрушить общего врага в битве при Лас-Навас-де-Толосе.

В 1236 году Кастилия и Леон, ставшие к этому времени единым королевством, в союзе с Арагоном отвоевали у мавров Кордову; в 1248 году была завоевана Севилья, а в 1265-м Диего Арагонский изгнал сарацин из Мурции, после чего территории, оккупированные мусульманами, ограничились Гранадой и полосой Средиземноморского побережья у Кадиса; там мусульмане и оставались до тех пор, пока Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская своим браком не объединили две короны после смерти в 1474 году Энрике IV, брата Изабеллы.

Фердинанду, помимо Арагона, принадлежали Сицилия, Сардиния и Неаполь; Изабелле – Кастилия, Леон и все остальные испанские территории, за исключением Гранады и части побережья, все еще находившейся в руках мавров. Именно так, путем объединения нескольких княжеств в одно государство, и появилось могущественное королевство Испания, которое Колумб вскоре обогатит территориями в Новом Свете. Однако основанное через брак королевство все же нуждалось в объединении и подчинении. Скверная власть в Кастилии на протяжении нескольких поколений, кульминацией которой стало слабое правление Хуана II и Энрике IV, привело к распространению беззакония, подобного которому не было ни в одном другом государстве того времени. Анархия сделалась верховной владычицей страны, и Фернандо дель Пульгар оставил нам поразительную картину господствовавших тогда невыносимых условий.

«В те дни, – пишет он, – страдало правосудие; оно не вершилось над преступниками, грабившими и тиранившими города, деревни и дороги. Никто не платил долги, если не желал этого делать, никто не удерживался от совершения любых преступлений и никто не помышлял о послушании или подчинении высшей власти. По причине нынешних и прошлых войн люди настолько привыкли к волнениям, что тот, кто не чинил насилия над другими, считался человеком, не имеющим веса.

Горожане, крестьяне и мирные люди не являлись хозяевами своего имущества, и им нечем было возместить ущерб, который им причиняли коменданты крепостей и прочие воры и грабители. Любой с радостью согласился бы отдать половину своей собственности, если бы такой ценой можно было купить мир и безопасность для себя и своей семьи. В городах и деревнях часто заходил разговор о том, чтобы создать братство для борьбы со всем этим злом. Но недоставало предводителя, которого заботила бы справедливость и спокойствие в королевстве»[172].

Аристократы, как можно себе представить (и как ясно указывает Пульгар) не только были развращены всеобщим беззаконием, но и сами являлись главными преступниками – каждый был сам себе закон, тиранил и грабил своих вассалов, велел казнить и миловать, беспринципно злоупотреблял властью и был немногим лучше разбойника с большой дороги; аристократу было наплевать на монархию, если та оставляла его в покое, и он был готов бунтовать против нее, если та пыталась обуздать творимый им разбой.

Сокрушить аристократию и прочие непокорные элементы государства, превратить в порядок тот хаос, который проник во все уголки королевства, – такова была задача, ожидавшая правительницу. Королева с самого начала это понимала, и подобная задача устрашила бы менее зрелый ум и менее решительный дух.

Были и другие, еще более неотложные дела, требовавшие ее немедленного внимания, если она желала сохранить место на почти разоренном троне Кастилии, который унаследовала от брата. Король Португалии Афонсу V вооружился и вторгся в ее владения, чтобы оспорить право Изабеллы на трон в интересах своей племянницы Хуаны. Энрике IV не оставил законных наследников, но его жена Жуана Португальская в браке родила дочь, притворившись, что он – ее отец, а король Португалии в собственных интересах признал девочку своей законной племянницей. Однако общественное мнение без колебаний объявило ее незаконнорожденной; люди прозвали ее ла Бельтранеха – по имени Бельтрана де ла Куэвы, известного любовника ее матери. А что думал об этом сам Бельтран де ла Куэва, становится понятно из того обстоятельства, что в последовавшей борьбе за трон он оказался сражающимся за честь Кастилии под знаменем королевы Изабеллы.

Война потребовала полного внимания и всех ресурсов католических монархов, и личный вклад Изабеллы в эти труды был значительным. Результатом стало поражение сторонников португальской претендентки при Торо в 1476 году. Этой победой Изабелла обеспечила себе прочное место на троне и сделалась соправительницей Фердинанда в Кастилии и Арагоне.

К тому времени ей исполнилось 25 лет; то была светловолосая, хорошо сложенная женщина среднего роста, со светлой кожей и зелено-голубыми глазами, грациозная, обаятельная, обычно державшаяся очень спокойно. Пульгар рассказывает, что самообладание Изабеллы было настолько велико, что она не только тщательно скрывала возникавший гнев, но даже при родах могла «молчать о своих чувствах, ни жестом, ни выражением лица не выдавая той боли, которую испытывают все женщины». Он добавляет, что она была очень чопорна по части одежды и свиты, осмотрительна в своих поступках, обладала быстрым умом и хорошо подвешенным языком и что среди государственных дел (где ей, как мы увидим, приходилось тяжело потрудиться) она находила время на изучение латыни, чтобы понимать все, что говорилось на этом языке.

«Она была пылкой католичкой, много жертвовавшей на благотворительность, однако в своих суждениях склонялась скорее к суровости, нежели к милосердию. Она прислушивалась к советам, но действовала главным образом согласно собственным суждениям. На редкость верная слову, она всегда исполняла свои обещания, за исключением тех случаев, когда ей приходилось отказываться от них под давлением обстоятельств. Ее, как и ее мужа, упрекали в недостатке щедрости, поскольку, видя, как королевское наследие уменьшается после отчуждения феодальных владений и замков, она всегда была очень осмотрительна в подобных уступках. “Короли, – говорила она, – должны тщательно беречь свои владения, потому что при их отчуждении они теряют и деньги, необходимые для завоевания любви подданных, и власть, которая внушает подданным страх”»[173].

Вот такой портрет Изабеллы оставил нам Пульгар; учитывая, что эти слова он писал о королеве, будет разумным предположить,