IV. Однако с теми, кто торговал правосудием, которое отправлялось от ее имени, она была не столь снисходительна. Узнав о судьях, которые занимались торговлей и вымогательством на основании ее решений, она в наказание лишила их должности и сама установила размеры судебных издержек, которые должны были соблюдаться в будущем.

Обнаружив множество незавершенных судебных дел, которые нависли над провинцией из-за плохого управления в предыдущие годы, она направила свои усилия на расчистку авгиевых конюшен. Каждую пятницу королева в сопровождении совета заседала в большом зале Алькасара Севильи и выслушивала жалобы своих подданных самого незнатного происхождения; она взялась за работу столь серьезно и энергично, что за два месяца рассмотрела тяжбы, которые могли бы тянуться годами.

Взойдя на престол, Изабелла обнаружила, что казна опустошена некомпетентным управлением во время двух последних царствований и теми расточительными и бездумными дарами, которые Энрике IV и Хуан II преподносили аристократам. Такое положение дел привело Изабеллу и Фердинанда в большое смятение, и им пришлось прибегнуть к различным уловкам, чтобы изыскать средства на войну с Португалией. Теперь, когда война подошла к концу, они обнаружили, что у них нет средств, необходимых для поддержания королевского статуса.

Изабелла тщательно изучила пожалования, сделанные ее братом и отцом, и отменила те, что были плодом капризов и распутства, вернув короне доходные статьи, бездумно отданные в чужие руки, и налоги, которые страна прежде платила не кому иному, как бандитам, которые ее же и угнетали.

Государственный кредит также оказался в полном упадке. При покойном короле халатность достигла такого уровня, что за три года было учреждено не менее 150 государственных монетных дворов, и это привело к таким злоупотреблениям, что в какой-то момент казалось, будто каждый испанец чеканит собственные деньги. Как выразился Руссо Сент-Илер, «чеканка денег была главной промышленностью страны».

Изабелла уменьшила число монетных дворов до пяти и установила строжайший контроль над выпуском монет, освободив таким образом торговлю от душившего ее страха обрести фальшивые деньги. Результатом этих мудрых мер стало почти немедленно увеличившееся благосостояние, которое продолжало расти.

Восстановив в стране порядок, Изабелла обратила свое внимание на двор, лично занявшись его духовным здоровьем, и принялась искоренять отвратительную распущенность, царившую среди придворных во времена правления ее брата.

Будучи крайне целомудренной, она требовала такой же чистоты от всех женщин, находившихся с ней рядом, и устанавливала строжайший надзор над девицами, представляемыми ко двору. Она искренне любила короля, но и ревновала его: стоило Фердинанду слишком внимательно взглянуть на даму из ее свиты, как Изабелла находила способ удалить ее от двора. Она следила за тем, чтобы ее пажи получали хорошее образование и таким образом избегали праздности, которая неизбежно приводит к порче характера и распущенности. Наконец, по словам Бернальдеса[178], она распространила свою реформу морали и на монастыри, которые нуждались в ней не меньше королевского двора, и исправляла и наказывала крайнюю развращенность, проникшую во все монашеские ордены[179].

Нет ни одного летописца времен Изабеллы, который не рассказывал бы пространно о ее великой набожности. Бернальдес сравнивает ее со святой Еленой, матерью императора Константина[180], и описывает как очень преданную святой вере и послушную католической церкви. Бернальдес, разумеется, писал уже после учреждения инквизиции, которое горячо одобрял вместе с тогдашними и более поздними летописцами; возможно, на него сильно повлияли размышления о той поддержке, которую Изабелла, к несчастью, оказала появлению инквизиции в Кастилии. Но то, что ее набожность была чрезвычайной и искренней, мы понимаем, когда видим, как после битвы при Торо, в итоге принесшей ей корону, Изабелла босиком идет в церковь на благодарственную мессу.

Однако же, каким бы пылким ни было ее благочестие, оно не заставило ее признать в папе римском временного повелителя Кастилии.

С XIII века власть церкви росла в Испании согласно догмату о духовном владычестве Рима над всеми католическими церквами мира. Духовенство накапливало огромные богатства со свойственной ему легкостью, если появлялась такая возможность, и с этой целью злоупотребляло беспечной и безрассудной щедростью предшественников Изабеллы. Луций Мариней сообщает нам, что доходы четырех архиепископств – Толедо, Сантьяго, Севильи и Гранады – составляли 134 000 дукатов[181], а доходы 20 епископств доходили до 250 000 дукатов.

Изабелла, окруженная духовными советниками, которых она уважала, тем не менее явно демонстрировала свое раздражение тем, что священники узурпировали права монархии. Главным из этих злоупотреблений, несомненно, было то, которое практиковал сам понтифик: он жаловал иноземцам самые лучшие и богатые приходы испанской церкви, игнорируя тот факт, что назначение епископов было прерогативой монарха и требовало лишь подтверждения от папы. То, что Изабелла, при своем благочестии и будучи окруженной священниками, осмелилась бороться со святым престолом и с ужасным папой Сикстом IV столь же бесстрашно, как она боролась со своими грабителями-дворянами, возможно, служит величайшим историческим доказательством силы ее характера.

Ее долго сдерживаемое негодование вспыхнуло с новой силой, когда папа, проигнорировав назначение ее капеллана Алонсо де Бургоса на вакантный пост епископа Куэнки, отдал эту должность своему племяннику Раффаэле Риарио, кардиналу Сан-Систо. До этого она уже дважды ходатайствовала, чтобы понтифик утвердил ее назначенцев на должности в других приходах (архиепископа Сарагосы и епископа Таррагоны), и в обоих случаях назначенные ею люди оттирались в сторону ставленниками папы. Однако третий случай презрительного пренебрежения ее правами она терпеть не стала. Фердинанд и Изабелла отказались утвердить назначение Риарио и попросили папу (вначале смиренно) его отменить.

Грубый и надменный Сикст дал ответ, характерный для его высокомерной натуры. Он заявил, что имеет право по своему усмотрению распределять все церковные приходы христианского мира, и снизошел до объяснения, что дарованная ему Господом власть на земле не может быть ограничена ничьей волей, кроме его, и что им движут лишь интересы католической веры, в которой он является единственным судией. Однако его неуступчивость столкнулась с не меньшим упрямством. Фердинанд и Изабелла в ответ отозвали своего посла при папском дворе и издали приказ, предписывавший всем испанским подданным покинуть Рим.

Обстановка накалялась; нависла угроза полного разрыва отношений между Испанией и Римом. Католические монархи уведомили папу, что они намерены созвать вселенский собор, чтобы уладить этот вопрос в ходе обсуждений, а в те дни ни один папа не мог спокойно смотреть, как созывают вселенский собор, на котором будут обсуждать его указы. Если на соборе ставился под сомнение авторитет папы, то, какими бы ни были результаты этого собора, они обязательно приведут к ослаблению папской власти. Следовательно, это была стандартная угроза, направленная на то, чтобы вынудить упрямого понтифика прийти к более разумному образу мыслей.

Это заставило Сикста осознать, с какой целеустремленностью он имеет дело; прекрасно зная, что за этой