Скарлетт секунду помедлила с ответом. Она знала, чтоследующим вопросом будет: «А как все ваши? Как здоровье дорогой Эллин?» — ипонимала: у нее не хватит духу сказать им, что Эллин нет в живых. Ведь если онапроизнесет эти слова, если допустить, чтобы они разбередили ей душу вприсутствии этих участливых, сердобольных женщин, ей уже не сдержать слез: онибудут литься и литься, пока ей не станет плохо. Но этого нельзя допустить. Ниразу после возвращения домой не позволила она себе выплакаться как следует, аесли хоть раз дать волю слезам, от ее так старательно взращенного в себемужества не останется и следа. Но, глядя в смятении на дружеские лицаФонтейнов, Скарлетт понимала, что эти люди не простят ей, если она утаит от нихсмерть Эллин. Особенно — бабушка, редко кого дарившая своей благосклонностью ипренебрежительным взмахом сухонькой ручки умевшая показать, что знает ценупочти каждому из жителей графства, и вместе с тем искренне привязанная к Эллин.

— Ну, что же ты молчишь? — произнесла бабушка,уставя на нее пронзительный взгляд. — Ты что — не знаешь, как этополучилось?

— Видите ли, дело в том, что я вернулась домой лишь надругой день после сражения, — торопливо начала объяснять Скарлетт. —Янки тогда уже ушли. А папа.., папа сказал, что он убедил янки не жечь дом,потому что Сьюлин и Кэррин лежали в тифу, и их нельзя было трогать.

— Впервые в жизни слышу, чтобы янки поступали какпорядочные люди, — сказала бабушка, явно недовольная тем, что ей сообщаютчто-то хорошее о захватчиках. — Ну, а сейчас девочки как?

— Уже лучше, много лучше, они почти поправились, толькоочень слабы, — сказала Скарлетт. И, чувствуя, что страшивший ее вопросвот-вот сорвется у бабушки с языка, она еще торопливей перевела разговор надругое: — Я.., я хотела спросить, но можете ли вы одолжить нам немного продуктов?Янки сожрали все подчистую, как саранча. Но если у вас самих туго, то вы,пожалуйста, скажите мне прямо, без всяких стеснений и…

— Пришли Порка с повозкой, и вы получите половинувсего, что у нас есть: риса, муки, свинины, немножко цыплят, — сказаластарая дама и как-то странно поглядела на Скарлетт.

— Нет, зачем же, это слишком много! Право же, я…

— Молчи! Не желаю ничего слушать. Для чего же тогдасоседи?

— Вы так добры, что я просто не знаю… Но мне пора. Доманачнут беспокоиться.

Бабушка внезапно поднялась и взяла Скарлетт под руку.

— Вы обе оставайтесь здесь, — распорядилась она иподтолкнула Скарлетт к заднему крыльцу. — Мне нужно перемолвитьсясловечком с этой малюткой. Помоги-ка мне спуститься с лестницы, Скарлетт.

Молодая Хозяйка и Салли попрощались со Скарлетт, пообещав всамое ближайшее время приехать ее проведать. Они сгорали от любопытства, новместе с тем знали: если бабушка сама не найдет нужным поведать им, какойразговор состоялся у нее со Скарлетт, они никогда этого не узнают. «Старухитрудный народ», — прошептала Молодая Хозяйка на ухо Салли, когда они обепринялись за прерванное шитье.

Скарлетт стояла, держа лошадь под уздцы, тупая боль сдавилаее сердце.

— Ну, — сказала бабушка, пронзая еевзглядом, — что там еще случилось у тебя дома? Что ты от нас скрываешь?

Скарлетт поглядела в зоркие старые глаза и поняла, что онаможет сказать бабушке Фонтейн всю правду без утайки в не заплакать. Никто ееотважится заплакать в присутствии бабушки Фонтейн без ее недвусмысленно выраженногопоощрения.

— Мама умерла, — сказала Скарлетт просто.

Рука, опиравшаяся на руку Скарлетт, так напряглась, чтосделала ей больно, сморщенные веки, задрожав, прикрыли желтые глаза.

— Янки убили ее?

— Она умерла от тифа. За день до моего возвращения.

— Перестань об этом думать, — приказала бабушка, иСкарлетт увидела, как она сглотнула подкативший к горлу комок. — А какотец?

— Папа.., папа не в себе.

— Как это понять? Говори ясней. Он болен?

— Это потрясло его… Он какой-то странный.., не в себе…

— Что значит — не в себе? Ты хочешь сказать, что онповредился умом?

Было большим облегчением услышать, что кто-то смело называетвещи своими именами. Как хорошо, что эта старая женщина не пытается выражать ейсочувствие, иначе она бы разревелась.

— Да, — сказала она глухо, — он лишилсярассудка. Он живет все время как во сне, а временами словно бы даже не помнит,что мама умерла. О, миссис Фонтейн, это выше моих сил — видеть, как он часамисидит, поджидая ее, так терпеливо-терпеливо, а ведь всегда был нетерпелив, какребенок. Но еще хуже, когда он вдруг вспомнит, что ее не стало. То сидит зачасом час, прислушиваясь, не раздадутся ли ее шаги, то вдруг как вскочит,выбежит из дома и — прямо на кладбище. А потом приплетется обратно, лицо все вслезах, и ну твердить снова и снова, да так, что хочется завизжать:«Кэти-Скарлетт, миссис О’Хара умерла, твоя мама умерла!» И эти его слова,сколько бы он их ни повторял, звучат для меня так, словно я их слышу впервые. Аиногда по ночам он начинает ее звать, и тогда я вскакиваю с постели, иду к немуи говорю, что она пошла проведать заболевшую негритянку. И он начинает ворчать,что она не жалеет себя, выхаживая больных. И уложить его обратно в постельбывает нелегко. Он совсем как ребенок. О, если бы доктор Фонтейн был здесь! Яуверена, что он как-нибудь помог бы папе. И Мелани тоже нужен доктор. Она плохопоправляется после родов…

— Мелли родила? Она с вами?

— Да.

— А почему она здесь? Почему не в Мейконе у своихродственников, у тетки? Мне всегда казалось, что вы не слишком-то к нейрасположены, мисс, хотя она и доводится родной сестрой Чарли. Ну-ка, объясни,как это произошло.

— Это очень длинная история, миссис Фонтейн. Можетбыть, мы вернемся в дом и вы присядете?

— Я прекрасно могу слушать стоя, — отрезалабабушка. — А если ты начнешь рассказывать при них, они расхныкаются,разжалобят тебя и доведут до слез. Ну, а теперь выкладывай.

Скарлетт начала, запинаясь, описывать осаду Атланты исостояние Мелани, и по мере того как под острым, пронзительным взглядом старойдамы, ни на минуту не сводившей с нее глаз, текло ее повествование иразвертывались события, она находила нужные слова для описания пережитых еюужасов. Все живо воскресло в ее памяти: одуряющий зной того памятного дня,когда начались роды, ее отчаянный страх, их бегство и вероломство Ретта. Онаописала эту сумасшедшую, полную призраков ночь, мерцание бивачных огней — то лив стане конфедератов, то ли у неприятеля, обгорелые печные трубы, возникшиеперед ней на рассвете, трупы людей и лошадей вдоль дороги, разоренный край,голод, ужас при мысли, что и Тара лежит в развалинах.