Обитатели «прекрасного города» разделены на три класса: правители (аристократия), стражи (или воины) и остальные (демос). «Остальные» составляли не менее 80 % населения; мне неясно, входили ли в их число рабы. Вопрос о рабстве здесь обсуждаться не будет. Изначально рабы были военнопленными, выбравшими рабство как меньшее зло по сравнению со смертью. Рабство считали естественным не только Платон и Аристотель, но и живший 16 столетий спустя Фома Аквинский (1225–1274). С точки зрения Платона, массы находились на таком же духовном уровне, что и рабы. Три класса естественны, а не искусственны; в «Государстве» они сравниваются с тремя частями души: разумной частью (в голове), страстной частью (в сердце) и вожделением (в печени). Правители – «разум» государства, у низших классов нет ничего, кроме грубого вожделения. Наверное, правильнее сказать, что граждане платоновского государства разделены всего на два класса – правители и их помощники, с одной стороны, и управляемые – с другой. Действительно, различия между первыми двумя классами невелики, к тому же их можно без труда преодолеть. Например, с возрастом помощники не так пригодны для войны и больше склонны к размышлениям. Поэтому они могут подняться на вершину. Зато между правителями и массами зияет непреодолимая пропасть. Их разделяет не временная разница, свойственная классам или выполняемым функциям, а перманентное различие расы или касты. (Сравнение платоновской классификации с индийскими кастами по сути верно, но отсюда не обязательно вытекает, что Платон был осведомлен об их существовании.)

В «Политике» правители государства сравниваются с пастырями людей. Такое и сходные сравнения много раз встречаются у Платона: правители – пастухи, стражи – собаки, массы – стадо. Искусство управлять людьми, по сути, не отличается от искусства выращивания и управления скотом.

Правитель может воскликнуть: «Государство – это я!» Они и есть государство, и потому класс правителей в целом не может управляться никем, кроме них самих. Благодаря собственной мудрости, представители этого класса знают, что лучше для других, то есть для подавляющего большинства населения.

Чтобы обеспечить самоконтроль этой наследственной олигархии и ее безраздельной преданности государству (то есть себе самой), ее следует охранять от разрушительных и разлагающих влияний, главные из которых – финансовая и сексуальная алчность. Поэтому элита государства приходит к некоему коммунизму, который распространяется не только на собственность, но и на жен и детей. Это не означает распущенности и промискуитета, но ни один мужчина не может назвать женщину своей; все граждане высшего класса – братья; их дети общие, их семья – государство.

В золотой век, когда многие чудесные вещи создавались не только архитекторами и скульпторами, но и ремесленниками, сами ремесленники, по мнению Платона, не имели никакого положения в обществе. Все рабочие входили в стадо; они по определению ограниченные, неразумные животные, которые стремятся набить брюхо; у них нет идеалов, есть только желания.

Странно, что Платон сознавал разлагающую природу таких человеческих страстей, как любовь к деньгам или любовь к семье, но не понимал, что другие страсти могут быть столь же опасными. Одной из основополагающих человеческих страстей является любовь к власти; любовь к деньгам – лишь одна ее сторона. Деньги любят только из-за той власти, которую они приносят. Платон очень боялся собственности, главным образом в виде денег, золота и серебра, но, если изъять деньги из обращения, если они утратят покупательную способность, избавятся ли люди от жадности? Конечно нет; жадность приспособится к новым обстоятельствам. Искоренить жажду власти невозможно. Даже когда элита безусловно управляет массами, между правителями могут происходить (и происходят) стычки из-за власти. Должно быть, Платону не раз приходилось наблюдать за доказательством утверждения, которое часто приписывают лорду Актону: «Власть развращает; абсолютная власть развращает абсолютно» (однако ничто не свидетельствует о том, что он действительно пришел к такому выводу).

Отказ Платона от собственности и семьи ради укрепления элиты сравнивали с бедностью и целомудрием, навязываемыми католическими священниками и монашескими орденами. Такое сравнение хромает по многим причинам. Может быть, и правда, что церковный аскетизм – вопрос не только дисциплины и самоконтроля, но и средство отделения от мирян и более полного контроля над ними. Однако подобная цель чисто религиозная и братская; ее не следует смешивать со стремлением к политическому и экономическому контролю. Священники и монахи – не правители государства, а его слуги.

Необходимо повторить, что существенный для Платона коммунизм касался лишь высших классов. Низшим классам не нужна была превосходящая нравственность, и потому они могли потакать своим аппетитам – при условии, что они вели себя тихо и послушно и имели правильные взгляды.

Коммунизм Платона невозможно понять помимо реакции аристократов на рост тогдашнего капитализма. Старым аристократам трудно было сносить высокомерие нуворишей, которые чаще всего не обладали хорошими манерами и были выходцами из низов – даже бывшими рабами (вспомните историю Пасиона, бывшего раба, ставшего богатейшим гражданином Афин). Элите очень трудно сознавать, что ее вытесняют вновь пришедшие. Если деньги способны разрушить естественную границу между знатью и остальными, деньги должны уйти. Гораздо труднее понять платоновский коммунизм, касавшийся женщин и детей, то есть фактически уничтожение семьи, семейного духа «лучших» людей. «Государство» – сочинение раздосадованного фанатика. И все же трудно поверить, что он до такой степени довел фанатизм и черствость. Хотя Платон ни разу не был женат, у него были мать, отец, родные. Невольно задаешься вопросом: неужели родители плохо с ним обращались? Фанатизм хорошего человека обычно имеет под собой веское основание. Обобществление собственности у Платона можно объяснить его разочарованием и недовольством финансовыми излишествами; обобществление женщин и детей так объяснить невозможно. Я могу объяснить это лишь сексуальными отклонениями.

Можно ли найти щедрого, великодушного человека, который бы в глубине души не страдал от проклятия денег и не желал вовсе искоренить их? Можно ли найти великодушного человека, которого в страданиях не утешает любовь близких? Кто способен одновременно призывать к уничтожению величайшего зла и величайшего благословения в жизни? Так поступил Платон – по крайней мере, пытался.

Политическая проблема Платона

Вкратце описать идеальное государство прекрасно, но уважающий себя философ и диалектик должен доказать, что такое государство способно существовать на самом деле. Где найти элиту, достойную своего возвышенного положения, которая не станет им злоупотреблять? Поскольку численность элиты должна быть очень мала (скажем, одна пятая населения или даже меньше), она не могла бы отстаивать свои огромные привилегии от подавляющего большинства населения, не будучи достаточно сильной.

Элита существовала на самом деле; необходимо было лишь укрепить и объединить ее. Платон был древним евгеником, точнее, первым теоретиком евгеники. Евгенические взгляды впервые были высказаны