которыми она иногда беззастенчиво пользовалась, и невольно подумала, что не такая уже и была за нею слежка. Видно, что-то сотворила из ряда вон выходящее.

– Это не из-за муки у тебя неприятность? – всполошилась мама. – Я ж тебя предостерегала…

– Не-а, – отмахнулась небрежно Вера, – муку «колдовка» даже и не заметила. Тут другое… В прошлое воскресенье ко мне приезжала Женюшка, я и решила послать с нею что-нибудь для мамы и Мишки. Сунулась в чулан – смотрю, там большой пакет, а в нем – маргарин, сахар, макароны, крупы разные. Ну, я и отрезала кусок маргарина, отсыпала всего понемногу. А оказалось, что моя ведьма приготовила все это и уже взвесила для хозяйки гастхауза в Петерсхофе. Вот та и прикатила вечером на велосипеде из дома со всеми этими кульками. Мол, уважаемая фрау Гензель, случилось что-то непонятное. Мол, я никогда бы, дорогая фрау Гензель, не потревожила вас, если бы не столь тяжелые времена. Мол, видимо, произошло досадное недоразумение, и его надо выяснить…

Вера коротко вздохнула: «Ну и выяснили…»

Я проводила Веру до железнодорожного переезда. Хотела было пройти с ней до деревни и дальше – за Молкерай, но увидела вдалеке безрукого Квашника с его велосипедом и благоразумно решила вернуться. Шла и вспоминала неожиданную утреннюю встречу, разговор «по душам» с фрау Гельб.

Утром Гельбиха попросила меня помочь ей отвезти на тележке на мельницу мешок пшеницы, так как Анхен болеет, а Генрих уехал с отцом на пастбище. Я охотно согласилась. На обратном пути, уже на выходе из деревни, заметила идущего от Молкерая высокого, светловолосого, показавшегося мне знакомым англичанина. Это был Роберт. Он тоже узнал меня. Прибавил шаг. Заулыбался.

– Здравствуйте. Как поживаете?

Вдали на дороге возникли две немки с кошелками в руках, и разговор наш долго не мог продолжаться. Мы перекинулись лишь несколькими фразами.

– Почему вы не приходите больше к Степану?

Я пожала плечами: «Знаете, совсем нет времени».

– Вы очень заняты? Разве и по воскресеньям работаете?

– Нет. Бывает, правда. Но…

– Я буду ждать вас сегодня. Пожалуйста, приходите. Организуем музыку, потанцуем… Обязательно.

– Не знаю. Не обещаю… Пожалуй, не смогу.

– Я вас все равно дождусь! – Он смотрел на меня серьезно, без улыбки. – Хочу, чтоб вы знали: я упрямый! Все равно дождусь!

Гельбиха, когда я ее догнала (во время нашего разговора она деликатно отошла в сторонку), прямо-таки вся пылала от сжигавшего ее любопытства: «Этот красивый парень – твой новый кавалер? Какие изящные манеры, сразу видно, что порядочный человек». – (У нее все «красавцы» и «порядочные».)

– Что вы, фрау Гельб… Мы всего-то один раз и виделись с ним. К тому же он англичанин.

– Какая разница, – беспечно заметила Гельбиха. – Хоть англичанин, хоть грек, хоть этот, как его, – япаниш. Когда девушка и парень полюбят друг друга, им безразлично, какой они нации. В любви все одинаковые… Я и сама когда-то, давно-давно, еще в ранней юности, любила одного мальчика. Его звали Симон, он был бельгиец. Наши отцы работали вместе, и Симон иногда бывал у нас со своими родителями. Я любила его без памяти и страдала оттого, что он безразличен ко мне… Потом случилось несчастье: его отец получил увечье, и их семья решила вернуться на Родину. Вот тогда я и узнала, что Симон тоже любит меня. Он пришел ко мне, и плакал, и говорил, что никогда не забудет свою Эм. Но мы были еще детьми, что-то по 14–15 лет, и не смогли самостоятельно решить свою судьбу. В первый раз мы поцеловались – робко прикоснулись губами друг к другу. Я отрезала и подарила на память Симону локон темных волос, а Симон дал мне свою золотую прядь. Она и сейчас хранится у меня и напоминает о том далеком, счастливом времени… Тогда, при расставании, Симон сказал мне: «Ты жди меня, Эм. Жди обязательно. Мы станем взрослыми, и я непременно найду тебя». Но вот прошло уже много лет, прошла вся жизнь. Я встретила своего Курта, вышла за него замуж, нарожала ему детей, состарилась и, если бы не война, возможно, давно была бы уже бабушкой – была бы грозз муттер, а Симона все нет и нет, и один Бог знает, где он и что с ним сталось.

Гельбиха снова прерывисто вздохнула, посмотрела на меня как-то загадочно:

– Но я знаю, что он, Симон, тоже не забыл меня и не приехал за мной лишь оттого, что появилось какое-то серьезное препятствие… Он тоже часто вспоминает меня, и, знаешь, я даже точно определяю эти моменты.

– Каким образом?

– Представляешь, на меня вдруг накатывает необычное волнение – сердце томится и трепещет в большой радости и в печали. И тогда я говорю: «Это дает знать о себе Симон, он опять вспомнил девочку Эм». И я ласково уговариваю и подбадриваю его: «Эй, старик, не стоит терзать себя. Мы прожили вдали друг от друга целый век, но, как видишь, не умерли от разлуки, существуем и даже не потеряли способности радоваться, страдать и печалиться».

Внезапно фрау Гельб круто повернула разговор.

– А тот твой красивый русский парень – его зовут Николай, – он больше не приходит к тебе? Ты рассталась с ним?

Самолюбие не позволило сказать мне, что это не я, а он – расстался со мной.

– Да.

– Ну и ладно. И не переживай. И забудь его скорее. Все, что ни делается, – к лучшему. Красивые мужья – одна морока: и капризны, и избалованны, и эгоистичны, и часто на сторону поглядывают. Значит, не судьба… А против судьбы идти – только Бога гневить. Тут ничего путного не получится.

Гельбиха вдруг лукаво дотронулась до моей руки.

– Знаешь, тебе больше подходит тот курчавый англичанин, что приходил к вам по весне… Он, конечно, не красавец, но сразу видно, что очень добрый, честный и порядочный парень. Вот с ним твоя судьба сложилась бы.

Меня прямо словно током ударило от ее слов: оказывается, ей все известно о Джонни. Она что – шпионит за нами? За мной? А кто еще знает?

Гельбиха поняла мое смятение: «Не бойся. Об этом никому больше не известно – даже Анхен. Старая фрау Гельб любит потрепать языком, это верно, но она же умеет и молчать. Я и сама-то случайно догадалась, когда услышала однажды, как он говорил с тобою по-немецки… Одет в русскую одежду, „ОСТ“ на груди, а говорит не по-русски… Ясно, что иностранец и, конечно, англичанин. Кто же еще? Он с Молкерая?»

– Фрау Гельб. – От отчаяния у меня пересохло во рту. – Пожалуйста… Я прошу вас…