Галя, Сима и Нина. Мама страшно волновалась и непривычно суетилась – не терпелось ей поскорей увидеть свою первую, единственную внучку Гренку, как она любит повторять – «свой золотой процент». (Когда она родилась, Костя на радостях дал ей красивое, звучное, чужеземное имя – Гренада, к которому новоиспеченная бабушка долго не могла привыкнуть. Но тогда это не казалось странным – в Испании шла война, названия многострадальных испанских городов были у всех на губах.) Конечно, и все остальные радовались предстоящей встрече, особенно Нинка.

Но к нашему большому разочарованию, Маргарита приехала одна – оставила Гренку на попечение тети Розы и дяди Адольфа. И тут раскрылась причина, отчего Марго так долго не могла собраться к нам. Оказывается, Гренада получила серьезную травму.

Маленькая озорница, увидев на лугу пасущуюся лошадь, вздумала покачаться на ее хвосте. А кобыла, хоть и казалась смирной, не смогла безропотно стерпеть столь неуважительного к себе отношения. Хорошо, говорит Маргарита, что удар копытом пришелся сбоку, вскользь, иначе могло бы случиться страшное, непоправимое. Рану на голове пришлось зашивать. А нам придется смириться с тем, что, наверное, мы еще долго не увидим нашу маленькую внучку и племянницу.

Марго выглядит шикарно, как незамедлительно отозвался о ней Мишка, – «вся, ту, май-то, из себя „ауфвидерзеестая“». В красивом, кремового цвета платье и в легком светлом пальто, в бежевых туфлях на каблуках и с модной прической на голове. Привезла мне и маме подарки – маме ночную сорочку и чулки, а мне – прямую серую юбку и черную ажурную кофту (как раз то, что мне больше всего хотелось!). В чемодане оказались продукты: две пачки маргарина, немножко масла, банка яблочного джема, кулек конфет да по пакету риса, манной и ячневой крупы.

Мы просидели вчера до четырех часов утра, расспрашивали друг друга о нынешнем существовании, вспоминали обо всем, что было. Маргарита рассказала о жизни немцев-переселенцев. По ее словам, с ними обращаются лучше, чем с нами, «восточниками». Они ходят без «аусвайса» и могут свободно уезжать (на время, разумеется) в другие города, имеют также продовольственные и промтоварные карточки. Вот только с жильем неважно – живут в домах барачного типа в изолированном от местного населения лагере для перемещенных лиц.

Почти все работают – то ли на местных промышленных предприятиях, то ли у бауеров. Дома остаются лишь больные да немощные старики. Многие из молодых, говорит Маргарита, смирились с новой жизнью, вроде бы даже готовы остаться здесь и после войны (тем более магистрат обещает всем переселенцам в недалеком будущем «райскую жизнь»), а пожилые рвутся и душой, и помыслами обратно в Россию, на обжитые поколениями места. Несколько стариков-немцев умерли не столько от болезней, сколько от тоски, обрели вечный покой в чужой земле.

Шмидт прослышал, что у нас гостья, заявился сегодня к нам с утра. С Марго обошелся приветливо, расспрашивал ее, как в Германии встретили немцев-переселенцев. А особенно интересовался нашей довоенной жизнью в России (наконец-то хоть теперь, может, поверит, а то думал, что я врала ему).

Я сдержала данное Гельбу слово и свела Маргариту к ним. Доставила радость Гельбихе – вот уж она вдосталь наговорилась со свежим человеком, да к тому же еще на чистом немецком.

Ближе к вечеру собрались обычные наши воскресные посетители – Павел Аристархович с Юрой, дядя Саша и Михаил от Бангера, Вера, Галя. Позднее пришли Игорь и Ян с Зигмундом от Нагеля. Устроили праздничное чаепитие со свежими пирогами, которые мама испекла из «презентованной» недавно Верой муки. Неожиданно получилось все очень славно – будто собрались за семейным столом не чужие, а очень близкие люди. Вспоминали разные истории, шутили, смеялись.

В раскрытое окно я увидела, как Генрих выкатил из сарая велосипед, и рассказала приключившийся со мной, связанный с велосипедом смешной и нелепый случай. Это произошло года за два до войны. В то лето у нас на даче жил уже почти взрослый парень (он был года на три старше меня) по имени Андрей. У него были русые, слегка вьющиеся волосы, черные брови, светло-карие глаза и при улыбке ямочки на круглых румяных щеках. Андрей учился в ФЗУ, по-моему, уже заканчивал его, и приезжал на дачу к родителям только на выходные дни.

Именно тогда у нас в доме впервые появился велосипед. В первый же вечер я принялась осваивать технику езды на нем. Сидеть более-менее устойчиво в седле и ехать по прямой оказалось не так-то уж и сложно, но мне с трудом давались повороты и особенно торможение. А пуще всего я боялась оглядываться назад, мне казалось, что едва я отведу взгляд от руля – как тут же незамедлительно грохнусь на мостовую. Соседский мальчишка-дачник сразу усек это и, когда я выезжала на дорогу, принимался орать страшным голосом: «Верка, берегись!.. Машина сзади!» Я, естественно, пугалась, тормозить не умела и, на радость гогочущему хулигану, с ходу валилась на обочину.

А на другой день была суббота, и, как всегда, приехал Андрей. Увидев меня вечером возле велосипеда, он вежливо предложил мне покататься вместе с ним. И тут же, не дожидаясь ответа, взбежал по лестнице к себе и скатил вниз свою изящную гоночную машину. Втайне я уже давно симпатизировала этому всегда опрятному, приветливому парню, и у меня не хватило ни сил, ни ума отказать ему.

И вот мы выехали вдвоем на прогулку, избрав своим маршрутом дорогу в Немецкую колонию. Андрей весело и легко крутил педалями, что-то рассказывал, а возможно, о чем-то спрашивал меня, демонстрируя свое мастерство, часто оставлял руль и, заложив руки за голову, непринужденно и красиво откидывался назад. Я же восседала на своем седле каменным истуканом, напряженно прислушиваясь, не шумит ли сзади машина, иногда невпопад что-то отвечала Андрею и боялась, боялась оторвать взгляд от руля.

Но вот дорога плавно завернула в Нижнюю колонию, и тут я с ужасом увидела шагающих впереди меня двух возвращающихся с рынка теток-молочниц, с перекинутыми через плечи бидонами и саквояжами, из которых торчали румяные батоны. Расстояние между нами катастрофически сокращалось, я же не в силах была ни затормозить, ни повернуть в какую-либо сторону руль. Закрыв от страха глаза и завизжав, я ткнулась колесом прямо в широкий зад одной из молочниц. От неожиданности тетка тоже завизжала и грохнулась вместе с бидоном, кошелкой и румяными батонами на мостовую. А я, перелетев через нее с велосипедом, угодила прямо в канаву (хорошо, что там не было воды и особой грязи). Что же довелось тут выслушать и мне, и бедному,