воде к вытянувшемуся кораблю. Вот он прилип к серому борту. Сверху быстро спустили отделанную медью, красного дерева адмиральскую сходню.

Генерал Губатов и сопровождающие его лица поднялись по палубе крейсера. Вахтенный лейтенант повел их по накаленной солнцем палубе в кают-компанию.

Генерал Губатов вытянулся, стараясь выпрямить свой кряжистый, когда-то крепкий стан перед седым командиром крейсера, и доложил о положении дела, затем, простирая руки, сказал с мольбой в голосе:

— Ради бога, помогите! Весь город занят. Штаб и контрразведка отрезаны. Им угрожает смерть!

Командир крейсера молчал, сдвинув белые брови на красном полном лице.

— Подумайте: могут погибнуть лучшие офицеры доблестной русской армии! — повторял Губатов.

Командир крейсера молчал.

— На французских кораблях далеко не все спокойно. Матросы отказались стрелять по каменоломням. Вот радиосводки.

Губатов вынул из кармана пачку бумаг, подал командиру крейсера.

— Я слышал, что французские моряки заявили: «Братьев своих расстреливать отказываемся». Это правда?

— Так точно, — подтвердил командир и вздохнул.

Он неторопливо вынул из кармана трубку и набил ее.

Губатов засуетился, вытащил спички, чиркнул…

— Мир и покой обещаю, — буркнул командир, выпустив клуб дыма, и повернулся вполоборота, давая понять, что разговор окончен.

Губатов дважды поклонился. Вышли на палубу. Русские офицеры восторгались чистотой и мощью самых новейших и усовершенствованных механизмов. Вахтенный лейтенант, заметив их подобострастное преклонение перед британской военной механикой, усмехнулся.

— Игрушка, нравится вам? — спросил он у генерала Губатова.

— Как же, как же! Новинка! — ответил Губатов. — Пусть полюбуются море и суша, ведь это — гроза всего мира. Воистину: Британия — владычица морей.

— Э, да если бы вы взглянули на результаты бомбардировки на перешейке Акмонай, так вы увидели бы чудеса, — самодовольно сказал лейтенант. — Наши снаряды оставили на память хорошие воронки. Еще немного, и мы бы соединили каналом Азовское и Черное моря и отрезали совершенно этот полуостров от вашего города.

Русские офицеры двинулись к сходням.

Между тем цепи белых, вышедшие из крепости, прошли высокие густые хлеба, оставили позади себя деревушки, пригородные слободки и теперь все ближе и ближе подходили к самому городу, окружая его кольцом.

Отряд Мултыха, сытый и пьяный, метался на взмыленных лошадях вокруг города. Разъезды рыскали из деревни в деревню. С появлением крейсера среди белых вспыхнуло радостное оживление. Они надеялись на высадку английских солдат, способных отбить атаки партизан.

В городе оживились обыватели. Они высовывали головы из окон и, не отрывая взора от грозного крейсера, твердили:

— Вот он, спаситель наш!

С колокольни собора загремел большой колокол. Его звон заглушал песни, человеческие крики, стоны и мольбы. Священник-благочинный и отряд белых, засевших с пулеметами на колокольне, вот уже несколько часов обстреливали город с высоты собора. Немало жертв легло под этим обстрелом. Звон колокола приветствовал приход английского крейсера, и как бы в ответ на корабле глухо прозвучали склянки.

Толпы вооруженных рабочих, бедноты и партизан кричали на улицах:

— Да здравствует диктатура пролетариата!

— Долой интервентов! Долой убийц!

— Долой иностранных грабителей!

— Ура! Ура!..

Лилась боевая песня:

…Сами набьем мы патроны,

К ружьям привинтим штыки…

Ярость масс росла. Люди, вышедшие на улицу, горели невиданным желанием борьбы.

— За оружие!

— На помощь революции!

— Братья моряки, французы и англичане, бейте своих буржуев-командиров и присоединяйтесь к нам!

Внезапно с одного из иностранных кораблей донесся мощный крик, и вслед за этим послышался «Интернационал». Это пели матросы на французском миноносце.

Все взоры в городе обратились туда. На мачте миноносца показалось красное полотнище, развевающееся на легком ветерке.

На гору Митридат взбирались моряки и партизаны. Кто умел и кто не умел сигнализировали фуражками, тряпками, чем попало. Передавали братскую солидарность, приветствуя революционное восстание на кораблях.

Два французских и два английских миноносца подошли и прижались к бортам восставшего судна и долго-долго стояли, — красный флаг спустили с мачты.

А два французских матроса, которые пришли с Шумным с мола, еще долго стояли на вершине горы и взмахивали красными флажками.

3

Показав себя городу во всем величии, крейсер развернулся у мыса и отошел к Яныш-Такилю. Солнце, падая, уже приближалось к хребтам гор, и горизонт моря, казалось, поднимался и розовел. На этом приподнятом горизонте крейсер производил особенное впечатление своим вытянутым серым корпусом, высокими орудийными башнями и густым дымом, валившим из труб.

Командир крейсера молча ходил по вахтенному мостику, а вокруг, вытянувшись, стояли лейтенанты и военные инженеры.

— Русские — это варвары и негодяи, — брезгливо морщась, говорил командир. — Из-за них мы ввязались в войну. В результате русские своей революцией предали нас. Вас, господа офицеры, я прошу не стесняться с русскими. Варваров следует беспощадно уничтожать. Ответственность я беру на себя.

Отпустив офицеров, командир направил бинокль на город. Он пожевал губами и произнес;

— Дикари…

…Над городом стлался дым сражения. На горе пылали огни. Пламя при дневном свете было неестественно желтым. По склонам залегли цепи партизан, обозначая себя зигзагами белых дымков перестрелки.

— Радиосводки! — буркнул командир.

Ему подали пачку телеграмм. Командир пробежал их глазами, решительно взмахнул биноклем.

— Тревогу!

В глубинах крейсера затрепетали, зазвенели электрические звонки. Палуба верхнего боевого пояса вмиг опустела. Автоматически задраивались люки, захлопывались тяжелые, окованные сталью двери. Командир крейсера, в сопровождении старших офицеров, прошел в боевую рубку. На всем корабле застыла напряженная тишина. Из радиорубки передали сигнал тревоги на английские и французские миноносцы.

Командир крейсера отрывисто бросил в трубку телефона:

— Приготовиться к обстрелу города!

Старший офицер дал световые сигналы в башни двенадцатидюймовых орудий: «Первые, вторые, третьи номера — приготовиться к бою».

Вновь зазвенели звонки, вспыхнули красные лампочки в душных и тесных казематах орудийных башен. Заработали электрические механизмы. Медленно повернулись огромные бакообразные башни. Каждая из них имела три орудийных ствола. Эти страшные хоботы круто поднялись вверх, потом наклонились вниз и задвигались справа налево и обратно, нацеливаясь на город.

Прислуга орудий прилипла к механизмам в ожидании команды. Командир крейсера в прорез боевой рубки разглядывал город.

Он коротко бросил старшему офицеру:

— Огонь!

Старший офицер дернул рычаг на циферблате «боевого управления» и ответил строго:

— Есть огонь!

— Огонь!.. Огонь!..

Башни содрогнулись от тяжелого удара, задрожал весь корабль, медленно закачался, как маятник. Толстоствольные жерла орудий, задыхаясь, кашлянули кусками огня, сгустками черного дыма. Снаряды со страшной силой вонзились в зеленую вершину горы Митридат. Дымные темно-бурые шары, оторвавшись от земли, взметнулись в небо. Не успел перекатиться грохот, как новые взрывы потрясли город.

Огромная бурая туча обволакивала склоны горы.

Рота партизан, лежавшая под горой, оказалась в поле разрывов, и немало бойцов, приникших к камню, было разнесено в клочья…

Партизаны поднялись; согнувшись, побежали с вершины горы