С этим я… то есть, прошу прощения, легист отправился повидать старшего брата.

– Послушай-ка, достопочтенный, – сказал он, – твой младший брат всерьез настроен затеять с тобою тяжбу из-за наследства, а я всерьез настроен пособлять ему в том, пока у вас остается хоть один аэс за душой и хоть один кукурузный початок в амбарах. Тяжба обещает быть долгой, нелегкой, а главное, дорогостоящей. Но прежде чем мы отправимся в суд, я хотел бы предложить тебе выход, позволяющий воспользоваться наследством к собственному удовольствию уже сейчас.

– Говори же, – молвил старший из братьев.

– Раздели имущество сам – на свое усмотрение, по чести и совести, а после я выберу для клиента ту половину, какую сочту лучшей.

– Да будет так, – молвил старший из братьев.

Созвал он к себе всех рабов и первым делом отправил в одну сторону полюбившуюся младшему девушку, а в другую – самого крепкого, сильного из мужчин. Затем, выбрав раба самого старого и слабого, старший брат присовокупил его к девушке, а к силачу отправил еще одного из крепких и сильных мужчин, и так далее, и так далее, пока не разделил надвое всех рабов. Затем он велел рабам разделить весь скот в хозяйстве, присовокупив скотину похуже к девушке и самым старым, недужным из рабов. Затем он сам лично разделил землю, присовокупив к крепким и сильным рабам особняк и лучшие из полей.

Я, сделав выбор, отправил полдюжины рабов в Тракс, за юным хозяином, весьма, сам понимаешь, возмутившимся:

– Где же моя драгоценная возлюбленная?! – и так далее, и тому подобное.

– Дражайший мой юноша, – отвечал я, – ты только взгляни, в какой она нынче компании! Ручаюсь, все чувства к ней как рукой снимет.

Мелитон

Жили когда-то на одной ферме петух, хряк и лягушонок, крепко дружившие между собой. Заметив, что люди нередко ходят в обществе друзей на охоту, решили они последовать их примеру и как-то раз, погожим деньком, бодро и весело двинулись в путь: петух встал хряку на спину, а лягушонок устроился у хряка на темени, промеж ушей.

Но не успев как следует углубиться в лес, встретили они свирепого льва. Лев, предвкушая обед из жирной свининки с курятиной на закуску и лягушачьими лапками на десерт, плотоядно облизнул усы, но прежде чем с ревом прыгнуть на них да задрать, одолеваемый любопытством, спросил:

– Что это вы, три дурня, делаете в моем лесу?

– Охотимся! – прокукарекал петух.

– Охотимся! – прохрюкал хряк.

– Охотимся! – проквакал и лягушонок.

Над этим лев рассмеялся и хохотал, пока по рыжим щекам его не покатились слезы.

– Я с малых лет живу охотой, – отвечал он, – и вот что скажу: сам Предвечный не в силах устроить так, чтоб вы трое, действуя заодно, добыли пищу для каждого!

Случилось так, что слова льва услышал один из ангелов. Улыбнулся он втихомолку, прищелкнул пальцами, и рядом с тем местом, где шел разговор, рухнул наземь огромный дуб.

Петух, первым сообразив, что к чему, тут же ринулся к корням дуба и там, во взрыхленной ими почве, нашел великое множество жирных, аппетитных земляных червяков.

Глядя на петуха, хряк, соображавший не намного медленнее, стряхнул с темени лягушонка и вскачь помчался к кроне дуба, к ветвям, увешанным тысячами спелых, восхитительных желудей – и даже тянуться не надо, подходи да жуй!

– Ну что ж, десертик ты мой зелененький, – сказал лев, – похоже, насчет друзей твоих я ошибся, а значит, им ничто не грозит, ибо не хочется мне обижать тех, кому благоволят высшие силы. Теперь объясни мне, каким манером упавший дуб может насытить лягушку, и тоже будешь отпущен подобру-поздорову.

– Погоди, сьер, немного, – отвечал лягушонок, – и сам увидишь, сколько я наловлю мух, когда наш хряк желуди переварит!

Гальвард

На том южном острове, откуда я родом, сказок рассказывают много, а вот шутят нечасто. Поэтому я тебе вместо шутейной выдумки подлинную историю расскажу. Произошла она со мною самим, и мне этот случай всегда казался забавным.

Зимой солнце на нашем острове не светит вовсе. Когда небо становится малость светлей, мы понимаем, что время подходит к полудню, но само солнце в небесах так и не появляется. В такое время у нас чинят лодки, латают сети, режут посуду да мебель из плавника, выброшенного на берег прибоем, а еще рассказывают множество длинных сказок у очагов.

Наконец солнце вновь выглядывает из-за горизонта, и тогда для нас начинается праздник. Зимние работы уже закончены или должны быть закончены, весенние начинать еще рано. Тут каждое семейство на острове в свой черед приглашает к себе всех остальных, кроме тех, с кем из-за чего-то в ссоре, играет музыка, однако народу в доме – битком, так что плясать приходится по одному.

Так и продолжается, пока каждое из семейств не примет в доме гостей. Наступает последняя ночь, и той ночью мужчины веселятся в своем, мужском кругу, а женщины – в женском. На праздник мужчины собираются в доме мужских разговоров, а женщины – в доме женских бесед, и каждый приносит с собой лучшее угощение из прошлогодних запасов, ведь скоро у всех будет вдоволь новой, свежей еды. О чем говорят, чем занимаются в эту ночь женщины, мне неизвестно: спросишь кого – и то беду на себя навлечешь. Ну, а в доме мужских разговоров наступает пора самых немыслимых небылиц. Всю долгую зиму тот, кто лучше всех на острове делает гарпуны, день за днем, не покладая рук, трудился над лучшим из своих гарпунов. На наконечник его пошла лучшая сталь, добываемая из черных камней, что порой падают с неба. На древко пущено лучшее дерево, легкое, однако настолько прочное, что гнется не хуже лука. И достанется этот гарпун тому, кто соврет лучше, занятнее всех остальных.

Опасаясь выставить себя на посмешище, рассказывать небывальщины отваживаются не все. Многие, особенно кто помоложе – а я тогда был одним из младших, – просто сидят, слушают да хохочут. По весне, в лодках, в полях они будут снова и снова пересказывать услышанное друг другу и, повторяя выдумки старших, мало-помалу научатся сами сочинять и рассказывать небылицы.

Той ночью был среди нас человек, выигравший гарпун трижды кряду. Врал он всякий раз об одном и том же, но каждый год украшал свою небывальщину новыми подробностями, а рассказывал куда лучше всех прочих вралей, искусно изображая голосом самые разные голоса, и даже шум ветра, и рокот прибоя, и так далее, и так далее. Небылица его неизменно заканчивалась выдумкой насчет