бы показаться. Он явно пережил дни Прощания уже взрослым, и с тех пор над ним словно стали не властны годы. Как он появился в этом доме, почему однажды встал и пошёл, а потом снова упал и уже не поднялся?

Бродяга сам задавался всеми этими вопросами, но не знал на них ответа. Впрочем, они его и не настолько беспокоили, больше всего он боялся уйти снова, уйти так далеко, откуда не вернуться.

Я не уйду туда.

Слишком до́роги ему сестра и Сержант, слишком близка эта истерзанная земля. Ещё столько нужно пережить, столько познать.

А сейчас особенно. Меня беспокоят те трое.

Все они были как-то связаны с Сержантом, буквально кружили подле него, словно хищники вокруг жертвы, не желая ему зла, но и вряд ли любя. Так он видел. Все — внепланетники: Учитель, Боец и Никто. Три имени, почти неотделимых от него, и три больших проблемы. Спросить у Сержанта? Нет, узнать самому.

Планета умирала, не в силах справиться с наваждением чёрного дыхания зловонных ран, что нанесли ей люди. Даже те несколько сотен видов живых существ, что сумели приспособиться к радиации, остались выбитыми из прежних экологических ниш.

Где биосфера не была поглощена серым приливом всепожирающих наномашин, биоценозы всё равно обессилено разламывались на жалкие подобия тех сложнейших систем межвидового взаимодействия, что существовали на этих землях раньше.

Где раньше буйствовала река жизни, в лесах, степях, пойменных лугах, теперь догнивали останки погибших животных. Чёрные коряги и трухлявые пни сочились не ароматом леса, запахом лугов, а аммиачно-йодистым смрадом скорой смерти. Даже страшные рассказы про гигантских болотных мутантов не добавляли очков загнанной в угол жизни, слабые, больные множеством неизвестных науке болезней, те из них, что смогли приспособиться, уходили подальше в оставшиеся еще кое-где живые леса, стремясь хотя бы спокойно закончить свою жизнь, не способные более к продолжению рода.

Вокруг осталось слишком мало пригодных для более-менее сносной жизни мест, да и те тут же начинали приспосабливать для выживания человека. Работа Гостей по очистке близлежащих территорий давала ту отдушину, в которой нуждалось всё на планете. Сержант каждый раз с удовольствием смотрел на зеленые вевки им лично посаженного деревца, что росло у самого его дома. Уже через метров пятьдесят виднелись сквозь полумрак скорченные мёртвые сучья столетнего дуба, и их сухой треск на ветру напоминал, что столько еще необходимо сделать. От таких мыслей было неуютно. Ветер уныло завыл за окном, смотреть расхотелось.

Выходя из дома, он по привычке выключил свет и потянулся к сенсору запора, но тут же вспомнил о забытом на полке в прихожей ингибиторе. Вечно возвращаться…

— Ты ещё долго?

— Иду. Иду.

Сержант потратил несколько лишних секунд на поиски нужного сенсора. Открывалась дверь нехотя, словно желая его разозлить. Когда мерцание силового полога истаяло, Сержант уже клял во все корки хваленую галактическую технику.

Схватив диадему, он сунул её в карман, и, уже буквально выбегая, хлопнул по панели запора. Проклятие. Спуститься с небольшого пригорка, на котором стоял дом, было делом нескольких секунд, однако и это время почему-то показалось вечностью.

— Кеира, милая, — и прижал её к груди с такой силой, что она охнула. Сержант поспешно сделал шаг назад и тряхнул головой. — Извини, словно чего-то боюсь каждый раз. Я сам не понимаю, что со мной творится.

Кеира развела руками, вопросительно глядя из-под капюшона.

— Ты — и боишься?

— Да, случается такое. Ты себе представить не можешь… — Сержант взял её за руку и широко зашагал в сторону поселка, так что Кеире поневоле пришлось припустить почти бегом. Гость, мужчина, которого она столько лет любила, продолжал идти, глядя прямо перед собой, и говорил, говорил… Она знала, что Сержант порой очень нуждается в слушателе, и продолжала внимательно впитывать его слова, которые часто становились вовсе непонятными, но в них всегда слышалась неподдельная горечь. А значит, и любовь.

— …это словно тебя вынули из тёплого мирка и окунули в ледяную прорубь. Паранойя, чистой воды паранойя, но за моим плечом будто всегда стоит кто-то, постоянно чей-то взгляд, но не чуждый, а какой-то родной, что ли, этот взгляд советует, сочувствует. Иногда он холодный, но чаще строгий. Я чувствую, словно подступает что-то… такое почти неживое, и если в тот момент нет рядом тебя или бродяги, если нет чьей-то руки, если я не могу ощутить чью-нибудь ладонь, становится жутко. Не знаю, как это назвать, но всё началось несколько месяцев назад, а особенно усилилось после той истории, когда я убежал от тебя и ввязался… Откуда во мне эта неуверенность? Я смотрю вдаль и вижу нечто туманное, оно завораживает, тянет куда-то вглубь. Разве можно так жить? Я, наверное, совсем умом двинулся, раз не могу от тебя теперь даже на шаг отойти, — лицо Сержанта поднялось, и его взгляд устремился к небу. Сквозь хриплое дыхание прорывался шепот.

— Нет, Кеира, то, что происходит между нами, это не симпатия, не привязанность и тем более любовь, что что-то другое. Я когда-то очень давно любил одну девушку… И тогда всё было иначе. Да, желание достать с неба звезду, да, восхищение, но не так же, чтобы бояться просто отпустить твои пальцы… Последнее время мне хочется спрятать тебя за спиной, а что окажется на моём пути, снести прочь! Это хаос, безумие. Ты мне постоянно кажешься такой, как бы выразить… беззащитной, я не понимаю. Всё словно в кошмаре — точно весь мир ополчился, но не против меня, а против дорогих мне людей. Кеира, скажи мне правду, пожалуйста, мне это нужно. Я правда не понимаю ваш мир до сих пор, даже спустя столько лет?

Сбивчивый поток слов прервался. Сержант замер на месте, осторожно отстранил её от себя, с неожиданной тоской всмотрелся в дорогое лицо. Однако глаза не обманули, они светилось ответным пониманием.

— Ты ищешь всё время одно — собственное отражение, а видишь только меня. Ты так похож на мой народ, на то, что от него осталось… Мы тоже ищем себя на этих руинах, хотя и не подозреваем об этом. Ты любишь меня, милый, но и боишься этого. Пойми, для тебя любовь — это борьба. Но я не хочу борьбы, не могу я так. Я другая, а ты раньше жил среди подобных себе, добрых, умных, сильных людей. Со звёздами в глазах и солнечным ветром в могучих ладонях. Не все такие, мы тут