Эдуард держал в руке банку, подозрительно похожую на зажигательнуюгранату из моей сумки, хотя без камуфляжа под лак для волос. Я вытаращилаглаза. Эдуард мотнул головой, будто прочитав мои мысли, и губами произнес:

- Дым.

Ага.

Он перегнулся через тело, и я подалась ему навстречу. Оншепнул:

- Прикрой меня, пока я буду ее бросать; Потом по-пластунскипо коридору. Если кого-то сквозь дым увидишь - стреляй.

Он снова выпрямился, вытащил чеку дымовой гранаты и встал устены, все еще прикрываясь ею.

Я подползла к нему, цепляясь за стену и его ноги, крепкосжимая автомат. Сердце колотилось уже не в горле, а в голове, пытаясьвыскочить. Я успела только подумать: "Ура, голова прошла", как Эдуардтихо сказал:

- Давай.

Я высунулась из-за угла, держа палец на крючке и поливаяпулями коридор. Эдуард бросил дымовую гранату и отдернулся назад, и я вместе сним. Белый дым заполнил коридор. Я бросилась на пузо, ожидая, пока дым до менядойдет. Эдуард показал, что пойдет с другой стороны, а мне жестом велелдвигаться вперед. Сам он пополз и почти сразу исчез в густом дыму. Дым былгорький, будто горящую вату пропитали какой-то дрянью.

Я поползла, оставляя стену слева, выставив перед собойавтомат. За пояс джинсов спереди у меня сейчас были заткнуты два пистолета, иэто не слишком удобно для ползания, но ни за что на свете я сейчас не стала быостанавливаться и их перекладывать. Сумка на спине была как набитый рюкзак. Мирсузился до густого клубящегося дыма, ощущения пола под руками и ногами,прикосновения стены к левому локтю, когда я подбиралась слишком близко. Былатолько я, ползущая по коридору, пытающаяся что-нибудь разглядеть в облачноймассе.

Ничего не шевелилось, кроме меня.

Пули разорвали дым, и так близко, что я даже видела вспышкииз дула. Я была почти рядом, а он стрелял на уровне груди. Я находилась науровне лодыжек и смотрела на него снизу вверх, видя теневой силуэт, в который яи пустила очередь. Тень дернулась. Я перекатилась набок, поливая огнем всетело, все еще опасаясь встать или даже приподняться, пока не убедилась, чтоотстреливаться он уже не будет.

Он свалился на колени, и вдруг его лицо выглянуло из дыма. Япочти в упор выстрелила ему в грудь, и он завалился на спину, пропадая в дыму,будто упал в облака. Я осталась лежать и сообразила, что мне видны его ноги. Науровне пола дым уже почти исчез - одна из многих причин, по которой Эдуардвелел ползти.

- Это я, - сказал Эдуард раньше, чем выполз из дыма.

Разумно было с его стороны меня предупредить - палец у меняоставался на спуске, и я стала понимать, как иногда в боевой ситуации можнослучайно подстрелить друга, если не поостеречься.

Он прополз вперед, и дым уже настолько рассеялся, что яувидела, как он щупает пульс упавшему.

- Оставайся здесь, - сказал он и исчез в остатках дыма.

Это мне не понравилось, но я осталась на полу возле убитогомною человека и стала ждать. Нравится мне или нет, а мы сейчас ведем бой такоготипа, в котором я почти ничего не понимаю. Как-то я попала в другую жизньЭдуарда, и он здесь лучше меня умел оставаться в живых. Так что я буду делатьто, что мне говорят. Практически у меня это единственная надежда выбратьсяживой.

Эдуард вернулся - шагая, а не ползком. Наверное, хорошийпризнак.

- Здесь чисто, но ненадолго. - В руках у него были ключи,взятые у Райкера. - Пошли.

Он отпер камеру, где должен был находиться Питер, и, неуспев даже распахнуть дверь, пошел к той камере, где была Бекки. Очевидно,Питера вывожу я. Припав на колено, я распахнула дверь так, что она дошла достены. Никто за ней не прячется. Если бы кто-то в камере был, то выстрел быпришелся, наверное, мне выше головы. Стоя на коленях, я куда ниже среднегороста. Но с первого же взгляда камера оказалась пуста, если не считать лежащегона узкой койке Питера.

Я задумалась на миг, закрыть ли дверь, рискуя, что кто-томеня запрет, или оставить открытой и тогда сквозь нее меня могли застрелить. Яне стала запираться - не потому, что этот вариант был лучше, но просто мне нехотелось находиться за закрытой дверью камеры. Частично клаустрофобия, ачастично память о многих случаях, когда меня запирали разные твари, желающиеменя сожрать. Иногда мне кажется, что это несколько усилило у меняклаустрофобию.

Кадры на черно-белом мониторе были страшные, а в натуре -еще страшнее. Питер весь свернулся в клубок, насколько это было возможно. Рукиу него были связаны за спиной, связанные лодыжки подтянуты к голому заду. Штаныи трусы болтались у колен, и обнаженная белая плоть казалась невероятнобеззащитной. Оставляя его так, она хотела его унизить. Повязка так и осталасьна глазах яркой цветной полосой поверх черных волос. Рот измазан пересохшейкровью, нижняя губа распухла, синяки начинали наливаться на лице как мерзкаяпомада от слишком усердных поцелуев.

Я и не пыталась сохранить спокойствие, главное, надо былопоспешить. Он услышал мои шаги и стал что-то говорить сквозь кляп, и это былопонятно.

- Не надо, пожалуйста, не надо, пожалуйста, - повторял онснова и снова, и голос у него сорвался - не сломался, как у подростка, асорвался от страха.

- Питер, это я.

Он меня не слышал, повторяя все те же слова.

Я тронула его за плечо, и он завопил.

- Питер, это я, Анита.

Кажется, он на миг перестал дышать.

- Анита?

- Да, я пришла тебя вытащить.

Он заплакал, худые плечи затряслись. Я вытащила один изножей Ножа и, осторожно подцепив веревку у запястий, дернула вверх. Наострейшем лезвии шнур развалился без усилий. Я попыталась снять с него повязку,но она была слишком тугой.

- Сейчас я срежу тебе с глаз повязку, Питер. Не шевелись.

Он стал медленнее дышать, замер, когда я всунула клинокмежду тканью и его головой. Ткань резать оказалось труднее, чем веревку, потомучто она была ближе к коже, и лезвие находилось не под тем углом. Но в концеконцов клинок прорезал материю, и повязка упала. Мелькнула красная полоса там,где повязка вдавилась в кожу, и Питер бросился ко мне, обнял меня. Я тоже егообняла, держа нож в руке.

Он шепнул:

- Она сказала, что отрежет мне все, когда вернется.

Он больше не заплакал - сдержался. Я погладила его свободнойрукой по спине. Хотела его успокоить, но надо было выбираться.

- Она тебя больше не тронет, Питер. Я обещаю. Но надо отсюдауходить.

Я освободилась от его отчаянно вцепившихся рук, чтобы видетьего лицо, и он видел мое. Его лицо я взяла в ладони, аккуратно отведя нож всторону. Заглянула ему в глаза. Они были расширены от шока, но тут я сейчасмало что могла сделать.