- Как ты, Эдуард? - спросила я.

Он сглотнул слюну и ответил:

- Нормально.

Я ему не поверила, но приставать не стала. Вряд ли можетбыть что-то лучше.

Эдуард попытался повернуться и что-то сказать детям, и мнепришлось повернуться с ним.

- Питер, закрои Бекки глаза.

Питер уткнул лицо сестренки себе в плечо и прижал рукой."Файрстайра" у него в руке не было. Мне хотелось знать, куда он егопристроил, но это было не настолько важно сейчас, чтобы спрашивать.

Мы снова развернулись с Эдуардом и пошли вперед вверх полестнице. Олаф был уже почти за следующим поворотом и вдруг остановился, глядяна ступени. Я застыла и сказала:

- Никому не двигаться.

- Западня? - спросил Эдуард.

- Нет, - ответил Олаф.

Тут и я это увидела - струйки крови, стекающие к нам поступеням. Тонкая линия обогнула ногу Олафа и закапала к нам с Эдуардом.

Питер был недалеко за нами.

- Что это? - спросил он.

- Кровь, - ответил Олаф.

- Олаф, ради Бога, скажи, что это твоя работа, - попросилая.

- Нет.

Я смотрела, как обтекает кровь мои кроссовки, и знала, чтонаши трудности только начинаются.

Я прислонила Эдуарда к стене - он хотел, чтобы я могластрелять, если Олаф скажет. Олаф должен был разведать, что впереди и в чем тамтрудность. Он исчез за углом, а я прижалась к стене и глянула вперед. Лестницаздесь кончалась. Электрический свет освещал что-то вроде пещеры, блестя накрови и телах.

Олаф попятился, вернулся к нам.

- Я вижу выход.

- Что там за тела?

- Люди Райкера.

- Кто их убил?

- Думаю, наш зверь. Но другого выхода здесь нет. Второй входзавалило взрывом. Надо идти сюда.

Я подумала, что, если бы наш зверь-убийца ждал нас наверху,Олаф не был бы так спокоен. Поэтому я подошла к Эдуарду. У него кожа была цветасерого теста, глаза закрыты. Он открыл их, когда я его тронула, но они необычноярко блестели.

- Мы почти уже вышли, - сказала я.

Он ничего не ответил, просто дал мне закинуть его руку себена плечи. Он все еще за меня держался, но с каждым шагом мне приходилось всебольше веса принимать на руку, которой я обхватывала его за талию.

- Держись, Эдуард, уже близко.

Он дернул головой, будто только что меня услышал, но ногиего продолжали идти вместе со мной. Мы выберемся, все выберемся. Кровиприбавлялось по мере того, как мы поднимались, Эдуард поскользнулся, и я струдом удержала его и себя. Но от резкого движения он тихо застонал. Черт.

- Питер, иди аккуратнее. Здесь скользко.

Олаф ждал нас возле тел - их было всего три. Одного я неузнала, зато узнала автомат возле тела. Человек Саймона. Сам Саймон лежал влуже крови и чего-то более темного. Нижняя часть груди и весь живот до самогонизу у него были вспороты. Кишки разлезлись по полу пещеры, но глазами он всееще смотрел, все еще был жив.

Третье тело принадлежало Аманде, и она тоже еще шевелилась.Но Олаф за ней присматривал, так что я переключила внимание на Саймона. Онулыбнулся:

- Зато я хотя бы убил Гробовщика.

- Он и на йоту не близок к смерти, как ты.

- Вы все мертвецы, сучка.

- Да мы знаем, что ты пригласил подмогу, - сказала я.

Он глянул неуверенно.

- Да иди ты!

Рука его потянулась к автомату, лежащему рядом.Выпотрошенный, умирая, испытывая боль, которую мне даже невозможно вообразить,он тянулся к оружию. Я наступила на его руку, прижав к земле. Трудно это былосделать, держа Эдуарда, но я смогла.

- Питер, вы с Бекки и Бернардо идите к выходу.

Он не стал спорить, просто прошел мимо с Бекки на руках,Бернардо за ними.

Я приставила ствол к голове Саймона. Не могла я его оставитьживого у себя за спиной. Пусть он так тяжело ранен, я не могла рисковать.

- Надеюсь, выпотрошит тебя этот монстр, сучка.

- Не сучка, а миз Сучка надо говорить, - сказала я и нажалана спуск. Короткая очередь, но моим выстрелам ответили другие. Я резкоповернулась, задирая ствол, и увидела, что Питер стоит над телом Аманды. Намоих глазах он разрядил в нее "файрстар". Олаф только стоял исмотрел. Я обернулась и увидела, что Бернардо держит на руках Бекки у выхода изпещеры.

Эдуард начал опускаться на колени. Я присела рядом с ним,пытаясь его удержать.

- Дети... выведи детей, - прошептал он и потерял сознание.

Олаф подошел без моей просьбы и поднял Эдуарда на руки, какребенка. Если сейчас появится монстр, у нас у всех руки заняты. Хреново.

У Питера кончились патроны, но он все еще нажимал на спуск,снова, снова и снова. Я подошла к нему.

- Питер, Питер! Она мертва. Ты ее убил. Остынь.

Он не слышал. Я взяла его за руки, пытаясь отвести ствол. Ондернулся, сильно, глаза у него были дикие, и продолжал стрелять без патронов втело этой женщины. Я его отшвырнула к стене, локтем перехватив горло и обхвативдругой рукой его руки, все еще сжимающие "файрстар". Дикимииспуганными глазами он все же глянул на меня.

- Питер, она мертва. Второй раз ее тебе не убить.

У него дрожал голос, когда он сказал:

- Я хотел, чтобы ей было больно.

- Ей было больно. Когда тебя рвут на части - это не лучшийспособ умирать.

Он затряс головой:

- Этого ей мало!

- Да, этого мало, но ты ее убил, Питер. Месть - это такаяштука. Когда убиваешь врага, больше мстить некому.

Когда я взяла у него "файрстар", он не сталсопротивляться. Я попыталась обнять Питера, но он оттолкнул меня и отошел. Длятаких утешений время миновало, но есть и другие виды утешения. Некоторые из нихисходят из дула пистолета. Да, есть утешение - убить того, кто тебя обидел, ноэто утешение холодное. Оно разрушает в тебе то, что не затронула сама обида.Порой вопрос бывает не в том, расставаться ли с частицей души, а лишь в том, скакой именно.

Питер нес Бекки, Олаф нес Эдуарда. Мы с Бернардо шливпереди, раздвигая весеннюю тьму стволами автоматов - туда-сюда, туда-сюда.Ничего нигде не шевелилось. Только ветер шумел в высоких кустах шалфея,закрывавших вход в пещеру. Ощущение воздуха на лице было восхитительным, и японяла, что не надеялась выйти оттуда живой. Пессимизм - это на меня похоже.