Бернардо повел нас вокруг дома. Мы хотели добраться домашины Эдуарда, но при этом проверить, что никто и ничто не собирается нас подороге съесть. Олаф шел за нами, неся Эдуарда. Я истово молилась, чтобы онпоправился, выжил, хотя это было странно - молиться за Эдуарда Богу. Такоечувство, что молитва как бы обращена не по тому адресу. Питер и Бекки шлипередо мной. Он споткнулся, когда кусты стали гуще. Наверное, он устал, но я немогла себе позволить нести Бекки. Руки должны были быть свободны.

И тут я почувствовала щекочущее прикосновение магии.

- Ребята, там что-то есть.

Все остановились и стали вглядываться во тьму.

- Что ты увидела? - спросил Олаф.

- Ничего. Но там кто-то или что-то занимается магией.

Олаф как-то гортанно хмыкнул, будто не верил. И тут насокатила первая волна страха. Такого страха, что перехватило горло, заколотилосьсердце, ладони покрылись испариной. Бекки стала дико вырываться из рук Питера.

Я сделала два шага к Питеру, чтобы ему помочь ее удержать,но она вырвалась, упала на землю и бросилась в кусты, как кролик.

- Бекки! - заорал Питер и бросился за ней.

- Питер, Бекки! А, черт!

Я побежала вслед за ними в кусты. А что было делать? Яслышала, как они ломятся впереди сквозь кустарник и Питер зовет ее по имени.Справа я ощутила движение, что-то мелькнуло. Оно казалось больше человека ибыло разноцветным, что даже при свете луны было видно. Я выстрелила в разинутуюпасть, полную острых зубов, но когтистая лапа тянулась ко мне, будто пули былинипочем этой твари. Лапа с поджатыми когтями ударила меня по голове, сбила сног, и я тяжело рухнула наземь. Темнота закружилась перед глазами, а когдавернулось зрение, тварь нависала надо мной. Я не снимала палец с крючка, покане щелкнула пустая обойма. Монстр будто и не замечал. Он навис надо мной своейпочти птичьей мордой, я успела подумать, что он красив, до того, как он ударилменя снова, и наступила темнота.

Я очнулась внезапно. По коже бегали мурашки от магии такойсилы, что я стала ловить ртом воздух. Тело напрягалось, дергалось в судорогах,когда сила пробегала по моему телу и сквозь него обжигающей волной и нарастая.Руки и ноги у меня дергались в цепях, которыми приковали меня за лодыжки изапястья. В цепях? Я повернулась, посмотрела на запястья. Голова еще тряслась,тело дергалось от ревущей сквозь меня силы. И руки, и ноги подергивались, непотому что я пыталась освободиться от цепей, а непроизвольно - реакция на силу.

Магия стала спадать. Я дышала резко и хрипло. Одно я знала:если я не совладаю с дыханием, будет гипервентиляция, а терять сознание было бысейчас неуместно. Бог знает, что ждет меня при втором пробуждении. Ясосредоточилась на дыхании, заставляя себя успокоиться, дышать нормально,глубоко, ровно. Трудно до конца поддаться панике, когда занимаешьсядыхательными упражнениями. Они наполнили ложным спокойствием тело и ум, но далимне возможность думать, а это было хорошо.

Я лежала на спине, прикованная к гладкому камню. Рядом сомной виднелась закругленная стена пещеры, а свод уходил наверх, в темноту. Мнеприятно было бы думать, что Бернардо и Олаф меня спасли, и теперь мы опять увхода в ту же пещеру, но цепи несколько разрушали столь приятное заблуждение.Эта пещера была гораздо выше, и можно было сказать, не глядя, что она больше.Свет костра дрожал оранжевыми тенями на стенах, будто играли в мяч темнота изолотой свет.

В конце концов я повернула голову направо - посмотреть, чтоже еще здесь есть. Сначала я решила, что это Пинотль, слуга-человекИтцпапалотль. Несколько секунд я себя нещадно ругала, что ей поверила, будтоона ничего не знает о монстре, потом я поняла, что это не он. Только похож нанего. То же квадратное, будто вырезанное из камня лицо, темная, сочного цветакожа, черные волосы, отрезанные длинно и как-то поперек, но этот человек былтощий, узкоплечий и не властный с виду. И еще он был одет не в щегольскуюодежду Пинотля, а в свободные шорты.

На гладком закругленном камне, таком же, как в "Обсидиановойбабочке", лежало распластанное тело. Укороченные руки и ноги, короткостриженные темные волосы - я сначала подумала, что это Ники Бако, но разгляделавнимательней обнаженную грудь и поняла, что это жена Бако, Полина. Под ребрамиу нее зияла дыра, как разинутая пасть. У нее вырвали сердце. Неизвестный стоял,воздев сердце над головой, как подношение, и глаза его отсвечивали чернотой вневерном свете. Он опустил руки и пошел ко мне, держа сердце в ладонях. Рукиего были будто в толстых красных перчатках от крови. А вокруг алтаря стояли постойке "смирно" четверо мужчин, одетые во что-то вроде просторныхкожаных плащей с поднятыми капюшонами, доходящих почти до пят. Что-то былонеправильное в этих плащах, но мое зрение ничего более конкретного мне неподсказывало, и вообще мне надо было сейчас думать не о странностях покрояодежды.

Я все еще была в бронежилете и всей прочей своей одежде.Если бы у меня хотели вынуть сердце, то раздели бы. Эта мысль очень утешаламеня, когда этот человек, жрец, шел ко мне с сердцем в руках. Держа его надомной, он стал петь заклинания на языке, созвучном испанскому, но это был неиспанский.

С сердца капала кровь, разбрызгиваясь по жилету, и явздрагивала. Все спокойствие, добытое дыхательными упражнениями, выветрилось. Яне хотела, чтобы он трогал меня вот этим. И вовсе не из-за отсутствиякакой-либо логики, или боязни заклинания, или магии. Я не хотела, чтобы менякоснулись сердцем, только что вырванным из чужого тела. Мне достаточноприходилось протыкать сердца кольями, некоторые даже вырезать для сожжения, нотут было другое дело. Может, вся штука в том, что я в цепях и беспомощна, или втом, что тело Полины валялось на алтаре, как сломанная кукла. В тотединственный раз, когда я ее видела, она была сильна, грозила мне ружьем, нотак вели себя многие. Эдуард это делал постоянно. Отношения, начавшиеся поддулом пистолета, вполне еще могут перейти в дружеские - если только обе стороныостанутся в живых.

Дружбы уже не будет. Ничего не будет для Полины.

Жрец допел свое заклинание и начал опускать сердце на меня.

Я дернула цепи, хотя знала, что это бесполезно, и заявила:

- Не трогай меня этой штукой.

Уверенно заявила и сильно, но если жрец даже понималпо-английски, он этого ничем не выдал, потому что его окровавленные рукиопускались все ниже и ниже. Он положил сердце мне на грудь, и я была благодарнажилету за то, что он отделил меня от кровавого куска, почти так же, как раньше- за защиту от пуль.

А сердце лежало у меня на груди куском мяса. В нем не быломагии - просто кусок мертвечины. И вдруг это сердце вздохнуло - так этовыглядело со стороны. Оно стало вздыматься и опадать. Лежащее у меня на груди,ни к чему не подсоединенное, оно пульсировало. И в тот момент, когда я услышалабиение собственного сердца, сердце Полины вздрогнуло и забилось в унисон смоим. А я услышала биение второго сердца, хотя у него не было ни крови, чтобыперегонять ее, ни грудной клетки, чтобы резонировать. Оно должно было бы едвапрослушиваться, но нет - раздавалось ровное и мерное биение. Как будто этотзвук проникал сквозь жилет, сквозь мою кожу, ребра, прямо мне в сердце. Отрезкой боли у меня перехватило дыхание, спина выгнулась.