Тем же способом Михайло погрузил на другие сани и вершину.

— А теперь пойдем наверх, к машинке.

Поднялись. Михайло начал толкать ручку, за ней двинулось колесо. Трос натянулся и поволок бревно кверху.

Люди глядели то на Михайлу, то на машинку. И то, что вертелось у всех на языке, высказал Кузьма:

— Стоим дивимся. А дивиться и нечему! Михайло как Михайло, лицо ватрушкой. Ты не обижайся. И в машинке ничего такого. Конец водопроводной трубы, бросовое колесо. На свалке подобрал, верно?

— Верно.

— И давно эта машинка известна, сами такой же из колодца воду тянем, называется «ворот». Только на колодцах она поставлена по-другому. Не то все удивительно, а другое. Удивительно, как никто из нас, из больших, не сообразил. У нас все лошадь да лошадь. Не может лошадь — подавай трактор. А вот эта штука сильнее всякого трактора. И ничего не стоит. Стало быть, наш лес, Михайло?

— Наш.

Арина Петровна тут же, не отходя от машинки, начала подбирать бригаду на лес. Михайло остановил ее:

— Никого не надо. Ребята все сделают вместо игры.

— Обрубать сучья, грузить бревна — тоже ребята?

— Это ваше дело, а у машинки — ребячье.

Так и пошло. Взрослые только обделывали лес и грузили, а машину крутили ребята. И охотников было больше, чем надо. У машинки постоянно был крик:

— Теперь мой черед! Чего шестой круг делаешь, сменяйся! Договаривались на пять.

Машинка пришлась по душе решительно всем; даже малыши, которые не доставали до ручки и не могли перешагнуть через натянутый трос, торчали около нее целыми днями. Они нашли здесь новую забаву — взбирались на бревна и ехали в гору на них, а под гору катились на санках. Подъем в гору им нравился даже больше, чем спуск с горы.

* * *

В конце зимы Арине Петровне случилось быть в МТС.

— Что же трактор, не нужен? — напомнил директор.

— Да, без него обошлись. Сотню бревен вытянули, к распутице и остальные вытянем.

— Как же это?

Арина Петровна рассказала про машинку.

Проезжая по Корытцеву, директор нарочно остановился посмотреть на машинку и на изобретателя.

— Молодец! — похвалил он Михайла. — Прямой Архимед. Колесо и трос не у меня ли взял? Они вроде будто знакомы мне.

— Нет, не у вас, — с улыбкой ответил Михайло. — Вы от них сами отказались, в бурьян выбросили.

Директор хмыкнул что-то невнятное и уехал. А словечко «Архимед» осталось в Корытцеве и прижилось. Теперь Михайла иначе и не называют, как Архимедом.

Машинку тоже называют «Архимедом».

У КАМЕННОЙ ГРИВЫ

Кто это едет на вороном коне? Кто это курит трубку с медным ободком? Едет и курит табунщик Олько Чудогашев,—

распевал звонкий молодой голос.

Распевал это табунщик Олько Чудогашев про себя.

Он ехал степью вдоль гряды высоких холмов с оголенными темно-бурыми макушками, которую называли Каменной Гривой. Впереди Олько шагал косяк лошадей. В нем было двадцать пять кобылиц, двадцать четыре молочных жеребенка и косячный вожак — огромный гнедой жеребец Буян.

Чьи кобылицы идут впереди? Чьи жеребята играют вокруг? Все это кони нашей Армии,—

пел Олько.

Кобылицы шли неторопливо и, не разгибаясь, хватали утреннюю росистую траву. Жеребята затевали игры, драки, звонко ржали. Каменная Грива откликалась таким же звонким ржанием. Малыши думали, что отзываются им жеребята из другого косяка, и постоянно норовили убежать туда. Но Буян зорко следил за порядком: стоило озорнику отбежать на лишний шаг — он строго поднимал голову, а если этого было мало — он бил в землю ногой, а если и это не действовало — догонял озорника и хватал зубами за холку.

Последняя, бездетная кобылица саврасая Харита, держалась в стороне от косяка. Приближалось время и ей сделаться матерью, и она все поглядывала на Каменную Гриву, высматривала там укромное местечко. А Буян поглядывал на Хариту: он подозревал, что она задумала уйти к другому косяку.

Вот Каменную Гриву разделил глубокий, извилистый овраг, и Харита свернула туда. Буян кинулся ей вдогонку.

Олько пришпорил своего Воронка, обошел Буяна и ударил рукояткой бича промеж ушей. Буян взвился на дыбы, цокнул зубами перед самым носом Олько.

— Ты вон как… Ладно!

Олько крепче стиснул бич и подтолкнул своего Вороного пятками под бока. Вороной темным комом прыснул на Буяна. Тот увернулся от удара и трусливо побежал в косяк.

Олько не стал преследовать труса, он только засмеялся вслед ему:

— Что, сыт? А если мало — иди, прибавлю!

Буян долго озирался на Олько — может быть, думал и гадал, почему у него такой страх перед этим маленьким человеком.

Ведь стоило Буяну двинуть ногой, и Олько полетел бы наземь вместе со своим тонконогим Воронком. И Буян не раз заносил ногу, но ударить не решался. Пугал его не бич — что для его стальных ребер бич! — и не окрик, а та смелость, с какой маленький, узкоплечий, худощавый Олько обращался с Буяном да и со всеми прочими лошадьми.

Олько — хакас, а хакасы с незапамятных времен коневоды. В хакасских степях множество древних могильных курганов, и во всех курганах рядом с костями человека обязательно лежат конские кости. Сколько же поколений коневодов жило до Олько Чудогашева! Сколько же