А: По поводу девочек. Юлик Дубов мне сказал, что он считает, что все девушки, которые встречались Борису, безусловно его любили. Я, честно говоря, в этом сильно сомневаюсь. Я вообще в бескорыстную любовь верю, видимо, меньше, чем Юлик. Какое у вас мнение на этот счет?

Ф: Я думаю, это просто смешно обсуждать. Юлик писатель, он на это имеет право. А я историк, я искренне надеюсь, что мне удается более или менее объективно смотреть на происходящее. А объективная сторона заключалась в том, что эти девушки менялись с такой частотой, что любовь просто не успевала там возникнуть, даже если у нее были шансы. Было какое-то количество постоянных девушек и какое-то количество абсолютно одноразовых, которых я встречал один раз и больше уже никогда не видел. Поэтому я не думаю, что тут можно говорить про какую-то любовь.

А: Но сам он влюблялся сильно и часто.

Ф: У него была теория. Я как человек, далекий от науки, был благодарным слушателем, потому что слушал, ничего в этом не понимая. Суть теории заключалась в том, что любовь – это химия в организме. Есть люди, у которых этого вещества мало, а есть, у которых его много. Есть люди, у которых этого вещества хватает на раз в жизни, а может, ни разу в жизни они не влюблялись. А есть люди, которые могут влюбляться каждые 15 минут и как будто в первый раз. И вот я, Березовский, отношусь ко второму типу.

А: Эту теорию я от него слышал: о том, что он влюбляется гораздо чаще, чем любой нормальный человек.

Ф: И что он абсолютно счастлив, что может влюбляться абсолютно искренне.

А: Он и был счастлив. Я с ним в последние годы не виделся и один раз встретился случайно. Он мне руки не подал, и я не смог с ним поговорить, но он всегда производил впечатление очень счастливого человека. Когда я узнал, что он покончил с собой, для меня это было недоразумение. Ведь он всегда был абсолютно счастливым. Он все время был в кого-то влюблен, он всегда умел объяснить самому себе и окружающим, что у него всегда все самое лучшее, самые красивые женщины, самые умные дети, лучшие дома и так далее и тому подобное. Он действительно был человеком независтливым – просто потому, что искренне считал, что у него все равно все лучше, поэтому завидовать не приходится.

Ф: Вот полное совпадение с тем, как я видел Бориса.

А: После вашей встречи с Путиным и Березовским по поводу ОРТ[229] ты встречался с Борисом?

В: Потом я его видел в суде. Это было, конечно, какое-то жалкое зрелище.

А: Он, кстати, с тобой здоровался в этом суде? Со мной Березовский перестал здороваться, когда мы с ним стали судиться – он подал в суд, мы этот суд проиграли. Но я к этому относился очень философски и во время вторых слушаний пытался с ним поздороваться. Он демонстративно убрал руку и после этого со мной уже никогда в жизни не здоровался.

В: Мы с ним даже как-то не приближались друг к другу, как в параллельных пространствах.

А: Борис тебя достаточно жестко обвинял в работе на кровавый режим, в давлении на него?

В: Ну да. Я сейчас, наверное, не буду это все заново вспоминать. Просто это неинтересно.

А: Не надо, да…

В: Мне показалось в суде, что он какой-то помятый, побитый. Кажется, что он пил много. И как-то он неубедительно выглядел, путался. Можно было видеть лицо судьи, когда Березовский говорил одно, потом другое – он же такой гибкий. И в конце концов судья ему говорит: “Господин Березовский, вы вот тут сказали “белое”, а вот тут сказали “черное”. Вы где нам правду-то говорите?” И он что-то отвечает, а судья смотрит на него. По лицу судьи было видно, что она ему не доверяет. Она его постоянно ловит на каких-то фантазиях, на лжи. И он выглядел каким-то жалким, неадекватно реагировал, даже не понимал, что ему в пользу, что не в пользу.

А: У тебя было ощущение, что Борис может покончить с собой? Он ведь был очень счастливым человеком на самом деле. Он же всегда был в замечательном настроении.

Ф: Во-первых, я его не так глубоко знал в личном плане. Честно говоря, я не видел его в плохом настроении. Но, с другой стороны, я хорошо себе представляю, как быстро человек меняется. Я видел изменение разных людей в силу куда менее драматических обстоятельств, просто под влиянием каких-то перипетий в личной жизни. Мы с тобой как-то про Михаила Безелянского говорили: посмотри, какие перепады там, да? Но это гораздо менее значимая фигура в российской истории.

Понимаешь, когда человек попадал в концлагерь, он через пять дней голодовки превращался просто в совершенно другого человека, который готов был есть экскременты. Человеческая психика и мораль – настолько хрупкие вещи, что при любом давлении они легко ломаются. Поэтому я не могу исключить, что он покончил с собой. Я совершенно не верю в версию, что его убили.

А: Это никому было не нужно.

Ф: И вообще это невозможно было организовать так, без следов. Это тоже мифология очередная. И он, конечно, мог на это решиться после всех неудач. Вот Жечков, который не хочет приезжать в Россию. Полностью видоизменившийся персонаж. Причем он пережил меньшую трагедию, чем Березовский, – просто потерял бизнес[230]. У Березовского было низвержение с Олимпа.

А: Ты встречался с Борисом в Англии?

Ш: В Англии мы встречались неоднократно. Последняя наша встреча была незадолго до начала суда с Романом. Он со мной встретился, попросил у меня в долг 25 миллионов. Я спросил соответственно: “На что, Борь?” Он говорит: “У меня нет денег, мне надо адвокатам платить”. Я говорю: “Ну как ты себе это представляешь?! Я с Ромой дружу, и я дам тебе деньги на суд? Если бы ты мне сказал, что не на что кушать, другой вопрос. Но если я знаю, что эти деньги пойдут на суд с моим другом, это исключено”. Это была наша последняя встреча. Он сильно обижался, кому-то говорил: “Я обратился за помощью к Шефлеру, столько лет друг друга знали…” Ну, еще один раз мы с тобой вместе видели его в клубе.

А: Он тогда со мной не поздоровался. Не знаю, как с тобой, а мне он даже руки не подал.

Ш: Я же с ним тогда пошел разговаривать, ты помнишь. А потом мы с тобой вместе подошли, и он с тобой не стал здороваться.