– Я скоро… Каких-нибудь полчаса, – блеял нашклиент, пятясь к двери. – В гостиной сервирован стол. Вино, холодныезакуски. Сядем все вместе, потолкуем, обсудим…

Шмыгнул в коридор и был таков.

Кипя от возмущения, я обернулся к Холмсу и увидел, что тотбеззвучно смеётся.

– Выходит, мы с вами – не самая последняя соломинкамсье дез Эссара. Вот что значит истинный француз, Уотсон! Никогда не поставитна одну лошадь.

– Предлагаю вызвать извозчика и ехать в порт, –сказал я. – Потеря всех банковских накоплений научит этого нахала, какнужно обходиться с Шерлоком Холмсом. Посмотрим, поможет ли ему какой-то тамамериканец!

– Эраст Фандорин – не американец, а русский.

– Ещё того лучше. – Я пожал плечами. –Русский! Могу вообразить, что это за сыщик. Русское преступление века: медведьукрал у боярина бочку водки. Право, Холмс, едемте.

– Ни за что на свете! Теперь стоящая передо мной задачастановится ещё интересней. Фандорин – весьма опытный детектив, я давно слежу заего успехами. Последние годы он живёт в Америке, провёл несколько любопытнейшихопераций. Чего мне больше всего не хватает в детективной работе, это соревнованияинтеллектов. С кем прикажете соперничать, с инспектором Лестрейдом? – Оназартно потёр ладони. – И вы хотите, чтобы я отказался от такого дела! Содной стороны, хитроумнейший преступник Франции и загаданная им головоломка, сдругой – достойный конкурент! Не будем терять времени. У нас перед Фандоринымпреимущество в полчаса. Так давайте им воспользуемся!

И Холмс нырнул в проход.

Я преодолел эту теснину менее проворно, чем он. Мой друг ужевошёл в библиотеку, а я всё ещё протискивался боком. По стене скребли пуговицысюртука, одна вовсе отлетела, и должен признаться, что я не раз помянулпокойного дез Эссара-отца крепким словом.

Но когда я наконец оказался внутри башни, перед моимиглазами предстало зрелище, от которого всё раздражение разом улетучилось.

В первый миг я не успел толком разглядеть убранство круглойкомнаты – лишь заметил, что в камине пылает огонь, а все пространство стен заисключением оконных проёмов занято, книжными полками. Но я не осматривался посторонам. Моим вниманием всецело завладела распростёртая на полу фигура. Этобыла картина, которую я не скоро забуду!

Девушка, накрытая лёгким белым покрывалом, была растянута,будто её собирались подвергнуть казни четвертованием. Устрашающего видамеханизмы с шкивами и поворотными рычагами были установлены у головы и ноглежащей. К её запястьям и щиколоткам, обмотанным ватой, были прикрепленыверёвки, так что при всём желании она не смогла бы пошевелить ни единым членом.Шея несчастной была закована в гипс. Всё это до такой степени напоминалопыточную камеру времён Святой инквизиции, что стоящая рядом медицинскаякапельница выглядела вопиющим анахронизмом.

Мисс Эжени, хорошенькая блондинка с очаровательно вздёрнутымносиком, не могла повернуть головы в нашу сторону и лишь скосила живые кариеглаза. До травмы это, видимо, была очень жизнерадостная и здоровая барышня, слица которой не сходил румянец. Но сейчас её щёки были бледны, под глазамисинели тени, и моё сердце сжалось от сострадания.

– Я знаю, вы папины друзья из Лондона! –воскликнула бедняжка звонким, мелодичным голосом. По-английски она говориладовольно чисто, разве что с легчайшим пришепётыванием. – Как жаль, что яне могу встретить новый год вместе с вами. Но вы ведь придёте чокнуться со мнойшампанским? Профессор, всего один глоточек! В честь двадцатого века!

Лишь теперь я взглянул на человека, который поднялся изкресла нам навстречу.

Доктор Лебрен оказался субъектом довольно неприятнойнаружности: худющий, в чёрной академической шапочке, с висячими усами,крючковатым носом и проваленным ртом.

– Ни в коем случае, – проскрипел он. –Шампанское! Ещё не хватало. Никаких раздражителей для желудка. Питательныйраствор, который я ввожу вам внутривенно, идеально стимулирует мочевыделение,но блокирует движения кишечника, которые в вашем положении были бы вредоносны.Газ, содержащийся в шампанском, может вызвать метеоризм и вспучивание живота.

Не замечая, что Эжени мучительно покраснела, учёный сухарьпроворчал:

– И, кстати говоря, новый век начнётся не сегодня, атолько через год, вот тогда и выпьете шампанского. Если будете меня слушаться.

Он тоже говорил по-английски – очень правильно, нобезжизненно, как докладчики-иностранцы на научных конференциях.

И всё же этот человек ради пациентки не испугался бомбы! Дочего обманчивой бывает внешность, подумал я. Подошёл к самоотверженномупоследователю Гиппократа, представился и крепко сжал ему руку, шепнув:

– Я всё знаю и восхищаюсь вами.

– Вы сказали доктор? – спросил он, пожевав тонкимигубами. – Так мы коллеги?

– Я всего лишь скромный практикующий врач, да и то неслишком усердный, – ответил я. – И всё же буду признателен, если выознакомите меня с вашим диагнозом.

Я отвёл профессора в сторонку, чтобы пациентка не услышалалишнего. Она, впрочем, была занята – Холмс о чём-то вполголоса её расспрашивал,присев на корточки.

– Не двигайте мышцами шеи! – недовольно прикрикнулЛебрен. – Да и голосовые связки без нужды напрягать ни к чему!

– Хорошо, доктор. Я буду делать всё, как вы велите.Только вылечите меня, – прошептала страдалица, и я несколько раз моргнул,чтоб отогнать наворачивающиеся слезы.

С подозрением посматривая на Холмса, профессор скороговоркойи как бы нехотя описал положение дел. Я мало сведущ в нейрофизиологии и, честноговоря, не очень усердно читаю медицинские журналы. Если б не кое-какиевоспоминания о латыни, чудом сохранившиеся в моей памяти, я бы ничего не понял.

– Травмирован Vertebra cervicalis, подозрение натрещину в Arcus superior. Хуже всего то, что наблюдается смещение и защемлениеMedulla spinalis. Что смог, я сделал. Но две недели полной неподвижности наl'estrapade[32] – так я назвал эту растяжку моей собственнойконструкции – единственный шанс на полное или хотя бы частичное восстановлениедвигательной иннервации. Однако при малейшем сотрясении… – Онмногозначительно покачал головой.

– Тетраплегия, коллега? – понимающе кивнул я,очень, кстати вспомнив термин, обозначающий паралич всех четырёх конечностей.

– Вот именно.

Жалко, Холмс не слышал, как я участвовал в этой учёнойбеседе – он всё шептался о чём-то с мисс дез Эссар.