– Прошу извинения, господа. Я ещё не представил ваммоего… – Он немного запнулся. – …Моего друга и помощника мистераМасахиро Сибату. Он японец.

Азиат поклонился ещё раз, после чего подошёл и торжественнопожал руку мне и Холмсу.

– Рад знакомству. Ваш… метод многому менянаучил, – продолжил русский, адресуясь к Холмсу и благоразумно опускаяслово «дедуктивный», которое могло бы вызвать расспросы со стороны мисс дезЭссар.

Здесь в башню вернулся Лебрен, и мистер Фандорин был емупредставлен.

– Ваша самоотверженность, дорогой профессор, –обратился он к медику, – делает вам честь. С вашего позволения чуть позжея задам вам несколько вопросов.

Затем комплимента удостоилась и моя скромная персона.

– Уважаемый доктор Уотсон, – повернулся ко мнерусский сыщик, – я искренне восхищаюсь вашим литературным т-талантом. Вжизни не читал ничего увлекательнее ваших «Записок».

Тут Сибата заинтересованно спросил его о чём-то на страннозвучащем наречии (уж не знаю, по-русски или по-японски). Фандорин ответил емутакой же тарабарщиной.

– Вы что, писатель? – спросила меня мисс Эжени.Когда же я наклонился к ней, она, не дожидаясь ответа, шепнула:

– Как я выгляжу?

– Великолепно, – успокоил её я.

Это было истинной правдой – благодаря моим, пусть неуклюжим,но добросовестным стараниям, она заметно похорошела: лицо посвежело, ротсделался изящно очерченным, сочным. Я подумал, что во мне пропадает даргримёра.

– Присядьте на корточки, сэр, – попросила мисс дезЭссар русского. – Я хочу получше вас рассмотреть.

Эта трогательная непосредственность красноречивей всегоподчеркнула весь трагизм её положения. Я заметил, что у Фандоринасострадательно дрогнули губы.

– К вашим услугам, – ласково сказал он, опускаясьна колени.

Внимательно посмотрев на него, Эжени всё с той жеподкупающей простотой проговорила:

– Вы очень красивы, сэр. Знаете, прежде я мечтала, чтоменя полюбит именно такой мужчина – не юнец, а человек зрелый, надёжный, нонепременно видный собой и безукоризненно одетый… В моём положении есть своипреимущества, не правда ли? – печально улыбнулась она. – Я могуговорить вслух совершенно невозможные вещи, и никто на меня не рассердится.

Фандорин попробовал ответить шуткой, хотя было видно, что онвзволнован:

– Скоро вы выздоровеете, и тогда вам вновь придётсясоблюдать все правила б-благопристойности. Так что наслаждайтесь свободой, покаможете.

Она еле слышно произнесла:

– Вы очень добры. Ко мне все добры. Но я знаю, ячувствую, мне никогда уже не подняться.

– Что за ерунда! – сердито воскликнул подошедшийЛебрен (очевидно, слух у него был замечательный). – Будете выполнять моиинструкции, ещё на балах натанцуетесь. Довольно, господа! Ваше присутствиеволнует пациентку. К тому же нам пора пи-пи. Прошу всех удалиться.

Что за несносная манера у иных представителей моей профессии– бравировать физиологизмами!

Мы с Фандориным разом поднялись, избегая смотреть на беднуюмисс Эжени, чтоб не сконфузить её ещё больше.

Честно говоря, глаза у меня были на мокром месте, а в горлестоял ком. Если бы мне в эту минуту попался гнусный шантажист, осмелившийсяпоставить на карту жизнь этой милой девушки, я бы… Просто не знаю, что бы я сним сделал.

Оставив профессора наедине с пациенткой, мы переместились напервый этаж, в столовую, где с закусок и напитков уже была снята салфетка.

Невзирая на перенесённые волнения и напряжённость ситуации,я сильно проголодался, так что накинулся на паштет и холодную говядину сизрядным аппетитом. Холмс и Фандорин к еде не прикоснулись, дез Эссар отломилкусочек хлеба, но так и не проглотил. Если бы не чудесный мистер Сибата,подкреплявшийся с ещё большим энтузиазмом, чем я, мне было бы неловко.

– Я снова кричал управляющему, – сообщилхозяин. – Спрашивал, не телефонировал ли преступник. Мсье Боско покачалголовой – господа свидетели.

Он пытался за нами ухаживать – налил в бокалы вино,расставил приборы, но было видно, что такого рода деятельность дез Эссару вновинку. Вино он расплескал, вилку уронил под стол, салфетки скомкал. Никто невызвался ему помочь. Оба сыщика были погружены в раздумья, а мы с господиномСибатой слишком проголодались, чтоб заботиться о сервировке.

Меня переполняла жажда действия. Стоило вспомнить онесчастной узнице башни, как сердце закипало от негодования.

Поскольку оба сыщика молчали, я взял инициативу на себя.

– Главный вопрос: как Люпен узнал о существованиитайника, куда можно запрятать бомбу. Нужно вызвать всех слуг, которые работаютв замке со времён вашего отца, и каждого из них подвергнуть тщательномудопросу.

Хозяин развёл руками.

– Я думал об этом. Кухарка для прислуги и один изконюхов прожили здесь чуть не полвека. Но разве упомнишь всех, кто уволился заминувшие сорок лет? Ведь это может быть человек, который работал в Во-Гарни богзнает когда…..

– И очень возможно, что Люпен узнал секрет через третьиили четвёртые уста, – заметил Холмс.

А Фандорин прибавил:

– Не будем забывать о каменщиках и п-плотниках, которыхнанял дез Эссар-старший для устройства своих тайников. Любопытные сведениятакого рода часто пересказывают друзьям и домашним – люди обожают посудачить опричудах богачей.

Всё это было справедливо. Я сник, но ненадолго.

– Тогда пусть кто-нибудь из нас отправится в полицию.Наверняка мистер дез Эссар знает начальника.

Хозяин кивнул, и я продолжил:

– Не поднимая шума, чтоб Люпен не встревожился, нужнопосадить толкового инспектора на коммутатор. Когда преступник позвонитгосподину Боско по телефону, можно будет установить, каким аппаратомвоспользовались, и выслать туда жандармов. Помните, Холмс, мы проделали то жесамое, когда ловили Кенсингтонского Вымогателя?

– Не будьте наивны, Уотсон, – довольно грубоответил на это Холмс. – Арсен Люпен – не жалкий дилетант. Никакоготелефонного звонка не будет. Это не более чем уловка, чтобы увести нашевнимание в сторону. Зачем Люпен станет звонить? В его записке всё изложено сопредельной ясностью.