Олег удивился еще больше:

— А что я сказал такого?

— Но это же.. святая!

— Да ладно тебе, Томас. Я больше тебя видел святых. Всемы.. все они святые лишь пятнами, как леоперды. Святые, так сказать, всравнении.

Он уже рассуждал вслух, не столько обращаясь к Томасу, как ксвоим мыслям, совсем забыв о четырех противниках, а те уже переглядывались,собираясь с духом, все-таки их четверо.

Яра бросила на Томаса благодарный взгляд, но в нем была истранная жалость, а во взгляде на калику такое же странное одобрение, сутикоторого рыцарь не понял. Словно бы одобряла даже не подвиг, а слова, сказанныеПречистой и Непорочной. Словно бы знала, что та не разгневается уж точно. И непо своей неизреченной милости, а... почему-то еще.

Теперь капище Стоунхенджа освещала огромная багровая луна, ионо было словно залито дымящейся кровью. Такой же недобрый зловещий свет шел открасной плиты в самой середине круга. Калика вперил обрекающий перст в Маздона.

— Вы, четверо, стойте, где стоите. Только эта плитаустойчива.

Король с проклятиями выхватил меч. Ролан ухватил его сзадиза руки. Король отчаянно вырывался, с другой стороны Гульча приставила нож кего горлу.

— Застынь!

— Но этот... этот дикарь в шкуре завлек в ловушку!

Голос Гульчи был раздавленным:

— Это он умеет. Поверь, умеет.

Теперь все четверо смотрели на калику. Маздон вязал пальцамикакие-то знаки. Олег следил за ним исподлобья, но молчал, не двигался. Если ибыли то магические символы, как подозревал Томас, то калика их либо не понимал,либо не считал опасными.

Король, все еще в руках могучего викинга, вскричал в ярости:

— Проклинаю вас всех, предатели! Сами не сумели, и мнепомешали!.. А что теперь? Да не бывать тому, чтобы король англов призналпоражение от какого-то нищего рыцаря и юродивого странника!.. Если не помоглаваша мощь, если даже сила Христа и его матери на их стороне, то я обращаюсь ксвоим древним богам!.. Клянусь, сегодня же принести кровавую жертву!.. Тысячумолодых женщин брошу под топоры... Кровью залью их каменные изваяния, потешусвирепые сердца!

Прямо над сводами сгустилась ночь. Заблестели звезды,внезапно раздался страшный хохот, от которого кровь застыла в жилах. Вместозвезд зажглись страшные багровые глаза. Хохот прогремел снова, тьма стянулась всередину, там обрисовался торс огромного зверочеловека. Хищный рот был обагренкровью, на щеках пламенели ритуальные раны. Уши торчали, как у волка, клыкиблестели. Чудовищный бог наливался плотью, под блестящей кожей вздулисьстальные мускулы.

Со страшным ревом он потянул огромные лапы к застывшей вужасе группке людей. Томас выронил меч, прижал к груди Яру. В другой руке всееще сжимал чашу.

Олег вскинул руки, воскликнул что-то, потонувшее в грохоте.Грянул гром, блеснула слепящая молния. Не погасла, а лишь умерила нестерпимыйблеск. Из сияния раздался негромкий, молодой, но очень усталый голос:

— Не дам.

Загремело так, что зашатались камни. Нечеловеческий голосдревнего бога Тарана проревел страшно:

— Это моя добыча!

— Твоя, — согласился голос, — но не вся.Только король.

— Почему? Они чужие тебе!

— Зато эта чаша под моей защитой. Как и мои дети, чтонесут ее...

— Почему только король?

— Взявший меч да погибнет от меча! Идущий за шерстью давернется стриженным...

Зверобог взревел в ярости. Чудовищная лапа опустилась, людистояли, как вмороженные в лед. Огромные пальцы, каждое с бревно, схватиликороля. Он завизжал — рука начала подниматься, затем захрустело, хлопнуло, наплиты брызнули струи крови. Снова прогремел хохот, уже удаляющийся. Под сводамипросветлело, стали видны поперечные балки.

Сияние быстро меркло. Олег закричал могучим голосом:

— Таргитай, спасибо, что явился, хотя я звал не тебя!

— Ты еще не знаешь, что у вас впереди...

— Знаю, не отлежимся. Но ты чего явился?

Голос прогремел медленный и смертельно усталый:

— Если ты сам, ковавший чашу, почему-то не берешься еезащитить... Все-таки тут двое моих детей...

Олег вытаращил глаза.

— Так Томас тоже?.. Из какой же он ветви... Ах да, внем кровь Гота! Понятно. Ну как тебе там, наверху?

Голос сказал с иронией:

— Меняемся?

— Ни за какие пряники, — отшатнулся Олег.

— Да знаю, знаю... Все еще творишь царство разума...Или уже что-то другое? Спеши, я так хочу отдохнуть... Смени меня.

Голос смертельно усталого бога отдалился и затих. Теперьпотрясенно смотрели на скромного калику. Он развел руками.

— Все боги, старые и новые, весь народ, воины ипростолюдины, все на стороне сэра Томаса. Даже погода, тьфу-тьфу, не сглазитьбы... Так что подумайте о выборах нового короля. Такого, который был быпопулярен среди рыцарей, менестрелей — от них зависит многое, — торговцев.

Маздон внезапно выбросил вперед сжатые кулаки. Из нихвырвались два слепящих луча. Воздух вспыхивал и сгорал вместе с ночнымибабочками и летучими мышами. Один луч задел столб, там зашипело, взвилосьоблачко пара. Камень оплавился и потек, как темный воск.

Голос Маздон был полон ненависти:

— А этого ты не ждал?

Олег отпрыгнул, крикнул:

— Но ведь... устав запрещает магию!

— Семерым Тайным позволено отныне все!

Олег пригнулся, всесжигающий луч чиркнул над головой по каменнойглыбе. Пахнуло жаром, запах горелого камня странно напоминал запах горящегочеловеческого мяса.

— Значит... ты предал... даже своих.

Краем глаза он увидел Томаса, что мчался к ним с разинутым вкрике ртом. В руке рыцаря блистал меч Англа, другой рукой прижимал к грудичашу. Яра, конечно же, поняла, куда он бросился, побледнела, с воплем кинуласьследом.

Маздон резко повернулся, ослепляющий луч прорезал воздух иударил в бегущего рыцаря. Томас даже не остановился, только вскрикнул яростно,добежал и обрушил на врага страшное лезвие.

Лицо Тайного в последний миг выражало только безмерноеудивление. Томас ударил слишком торопливо — спасал друга, потому лезвие, срубивухо

главного врага, глубоко врубилось в плечо. Маздон повалился,кровь брызнула ручьем. Томас уперся ногой, выдернул меч.

Тайный бился в луже крови, приподнялся с трудом. Белые отболи глаза отыскали неподвижную Яру.