— Михаил.

— Михаил, — говорит она, и я вижу, что она все поняла. —Поедемте с нами хотя бы на часок: ресторан, в который мы собираемся, совсемрядом. Потом шофер отвезет вас, куда захотите. А можно поступить иначе —отменим наш заказ и все вместе поужинаем в армянском ресторане: тогда вам ненадо будет торопиться.

Я не свожу глаз с этого человека. Он не особенно красив, нои вовсе не безобразен. Не высок, но и не приземист. Одет во все черное, простои элегантно — а под элегантностью я понимаю полное отсутствие «лейблов».

Мари подхватывает Михаила под руку и ведет к выходу. Вмагазине еще осталась целая пачка книг для тех, кто не смог прийти, но я обещаюподписать эти экземпляры завтра. Ноги у меня дрожат, сердце бухает в груди, анужно делать вид, что все обстоит прекрасно, что я всем доволен, что синтересом выслушиваю те или иные замечания. Мы пересекаем Елисейские поля, заТриумфальной аркой садится солнце, и я, сам не умея объяснить почему, понимаю —это знак, причем добрый знак.

Почему же мне так нужно поговорить с ним? Мои спутники —сотрудники издательства — о чем-то спрашивают меня, я отвечаю машинально, никтоне замечает, что я — далеко отсюда и в толк никак не возьму, почему я окажусьза одним столом с человеком, которого должен бы ненавидеть. Потому что хочузнать, где находится Эстер? Потому что хочу отомстить этому юноше — такомурастерянному, такому неуверенному в себе и однако же сумевшему разлучить меня слюбимой женщиной? Потому что хочу доказать себе самому, что я лучше, гораздолучше, чем он? Потому что хочу очаровать его, подчинить своей воле, чтобы онубедил Эстер вернуться?

У меня нет ответа ни на один из этих вопросов, да и все этовообще не имеет ни малейшего значения. До сих пор я произнес единственнуюфразу: «...хочу, чтобы он поужинал с нами...» Сколько раз я воображал себе нашувстречу — представлял, как хватаю его за горло, бью кулаком, унижаю на глазах уЭстер: пусть видит, что я не только страдаю, но и сражаюсь за нее. Много чего япредставлял себе — и мордобой, и притворное безразличие, — однако ни разу непришли мне в голову слова: «...хочу, чтобы он поужинал с нами...»

Зачем спрашивать себя, что я намерен делать дальше, — все,что мне следует делать, это наблюдать за Мари, которая идет в нескольких шагахвпереди под ручку с Михаилом, будто его возлюбленная. Она не дает ему уйти, нопочему же она помогает мне — ведь знает, что встреча с этим юношей можетоткрыть мне местонахождение Эстер?

Пришли. Михаил делает попытку сесть подальше от меня: должнобыть, хочет избежать разговора под шумок общего застолья. Весело. Шампанское,водка и икра, я смотрю в меню и с ужасом вижу: только закуски обошлисьвладельцу книжного магазина почти в тысячу долларов. Идет общий разговор,Михаила спрашивают, как понравилась ему презентация. Очень понравилась. Акнига? Книга тоже очень ему понравилась. Потом про него забывают, и вниманиепереключается на меня — спрашивают, доволен ли я организацией вечера, хорошо лидействовала охрана. Сердце у меня по-прежнему колотится, но я не показываювида, благодарю за все, рассыпаюсь в похвалах и самому замыслу, и тому, как егоосуществили.

Полчаса беседы, сопровождаемой большим количеством водки, ия замечаю — Михаил уже не так напряжен, как раньше. Он — не в центре внимания,ему ничего не надо говорить: можно посидеть еще немного и уйти. Знаю — он несолгал насчет армянского ресторана, и теперь у меня есть след. Значит, моя жена— по-прежнему в Париже! Я стараюсь быть с ним любезным, стараюсь завоевать егодоверие, и вот — первоначальное напряжение исчезает.

Проходит еще час. Михаил смотрит на часы: собираетсяуходить. Мне надо что-то сделать, причем немедленно. Каждый раз, когда явзглядываю на него, он представляется мне все более и более ничтожным инезначительным, и я все меньше понимаю, как могла Эстер променять меня начеловека, который кажется столь далеким от действительности (помнится, оначто-то упоминала о его «магических дарованиях»). Мне трудно будет изображатьнепринужденность, разговаривая с тем, кого считаю своим врагом, но что-то надосделать.

— Надо бы нам побольше узнать о нашем читателе, пока он ещездесь, — говорю я, и за столом немедля воцаряется тишина. — Скоро ему уходить,а он так ничего и не рассказал о своей жизни. Чем вы занимаетесь?

Михаилу, хоть он немало выпил, удается собраться.

— Устраиваю встречи в армянском ресторане.

— То есть?

— То есть рассказываю со сцены разные истории. А потомзаставляю делать это тех, кто сидит в зале.

— В своих книгах я делаю то же самое.

— Знаю. Именно это и сблизило меня с...

Сейчас он еще скажет с кем!

— Вы родились здесь? — перебивает его Мари, не даваяокончить фразу («...сблизило меня с вашей женой»).

— Нет. Я родился в степях Казахстана.

Казахстан! Кто осмелится спросить, где это?

— А где это — Казахстан? — осведомляется кто-то изприсутствующих.

Блаженны не боящиеся показать свое незнание.

— Я ждал этого вопроса, — и в глазах Михаила мелькнулоподобие улыбки. — Через десять минут после того, как я назову свою родину, сомной заговаривают о Пакистане, об Афганистане... Моя страна находится вЦентральной Азии. В ней всего 14 миллионов жителей, а площадь во много разпревосходит Францию с ее 60 миллионами.

— Иными словами, там никто не жалуется на скученность, — сосмехом замечает мой издатель.

— В течение всего двадцатого столетия там вообще никто неимел права жаловаться ни на что. Во-первых, когда коммунисты отменили частнуюсобственность, все поголовье скота оказалось брошено в степях, и 48,6% жителейпогибли от голода. Представляете? В 1932-33 годах почти половина населениявымерла.

За столом повисает молчание. Но поскольку трагедии омрачаютатмосферу нашего празднества, кто-то из присутствующих пробует заговорить одругом. Однако я требую, чтобы «читатель» продолжал рассказ о своей стране.

— На что похожа степь?

— Это огромные равнины, на которых почти ничего не растет.Разве вы не знаете?

Да знаю, конечно. Просто настал мой черед спросить что-либодля поддержания разговора.

— Я кое-что вспоминаю, — говорит мой издатель. — Не такдавно мне прислали рукопись одного тамошнего писателя. Книга была посвященаядерным испытаниям в степи.