Шлепки прекратились, но не сразу. Наконец они услыхали визгливую брань матери.Такую грубую, какую можно было услышать только в Финнмарке, откуда мать былародом. Немцы когда-то сожгли все, что было у ее семьи, и семья стала обузой ибременем для общества. Что для Америки, что для Острова, говорил Эмиссар, когдана мать находил стих.

Но он встретил мать еще до прихода немцев. Втот единственный раз, когда был на рыбном промысле в Финнмарке. Поэтому Виллиродился в грехе за несколько месяцев до того, как отец с матерью поженились.Однако Господь, безусловно, простил матери этот грех, потому что Эмиссар оченьусердно молился.

Вилли ушел в море. Это случилось после того,как он однажды сбил с ног Эмиссара, который не пускал его на танцы. ТеперьВилли считался все равно что мертвым, с той только разницей, что его можно былоне оплакивать.

И вот мать снова бранится и богохульствует.Теперь может случиться все что угодно. Тут же послышался звон разбитого стекла.Руфь тщетно пыталась догадаться, что бы это могло быть. Горный обвал? Потомнаступила зловещая тишина.

Брит бессильно ткнула пальцем в окно. Там водних носках, без штанов бежал Йорген. Он был похож на героя приключенческогофильма, какие показывала местная кинопередвижка. Такие герои бросались соскалы, чтобы не даться в руки врагам. Йорген был весь в крови. Рубашка и черныекудрявые волосы развевались на ветру, он высоко вскидывал ноги. Йорген сделалкруг по двору, словно бежал, ничего не видя. Только теперь Руфь поняла, чтослучилось: Йорген выпрыгнул в окно гостиной.

Эмиссар вышел в кухню, его речь была прямо какводопад. Мать следовала за ним, размахивая кулаками, она обрушила на Эмиссаратакой поток проклятий, что Руфь, несмотря на теплый джемпер, покрылась холоднымпотом. Липкий холод спеленал ее, хотя она и стояла у печки.

— Вот что бывает, когда ты покупаешь дорогиевещи этому несчастному дураку и не следишь за ним! — крикнул в отчаянииЭмиссар.

Мать побагровела, это было странно, обычно онабыла бледная.

— Убирайся! Катись к своей чертовойговорильне! Не забудь только захватить свои вонючие подштанники и грязныерубашки. И не показывайся здесь больше! А главное, забери отсюда свой потертыйхрен!

Эмиссар не стал возносить за нее молитвы, какделал обычно, когда мать бывала груба. Вид у него был беспомощный. Неожиданновзгляд его упал на Руфь, которая стояла к нему ближе других. От страха у неезастучали зубы. Она никак не могла совладать с собой. Но Эмиссар этого даже незаметил, он вскинул руки и опустился на табурет.

— Господи, пошли мне силы! Единственныйпарень, который у меня есть, рвет свою одежду так же, как другие кладут в носпонюшку табаку. Ему следует жить в приюте, там за ним будет должный уход. Ноздесь, Господи, меня со всех сторон окружают только недобрые дела и богохульныеречи. И безумцы. Я уже смирился со своей участью, Господи, но укажи мне мойпуть. Разве это жизнь?

Мать бросилась к плите и схватила кочергу.

— Гореть тебе в аду! — крикнула она. — Здесьтолько один сумасшедший, и это ты! И Господь это знает, я уверена, что знает!

Она пошла на Эмиссара с поднятой кочергой.

— Мама, кочерга не годится, она слишком мала!— крикнула Эли.

Эмиссар стукнул кулаком по столу. Но в егоударе почти не было силы. Теперь его взгляд был прикован к Эли:

— А ты, носатая, молчи! Чтобы тебя выдатьзамуж, придется подрезать тебе нос!

Все это Руфь слышала уже не один раз. Они сЭли безобразны. У них слишком длинные носы. Ноги, как у долгоножек. Глаза, какцинковые тарелки. Веснушки, как у старой камбалы. Их подменили тролли. Девочкибыли не похожи на Эмиссара. Во всяком случае, внешне. А вот Йорген — его точнаякопия. Он был красив, как Божий ангел. И Эмиссар тоже.

Руфь никак не могла увязать друг с другомвнешнее и внутреннее. У такого, каким Эмиссар был сейчас, все нутро должно бытьсклизким и черным, как полная плевательница, что стояла в лавке, будь он стораз Эмиссар.

Впрочем, в эту минуту родные ее малоинтересовали, хуже, что Йорген так порезался и бегает по дорогам без штанов.

Пока Руфь мчалась к бабушкиному дому, онадумала, что если бы мать убила Эмиссара, им всем стало бы легче. Но Эли былаправа, кочерга слишком мала. Кроме того, ленсман"[6] не заставил бысебя ждать и приехал бы сразу после похорон, чтобы увезти мать в тюрьму. Апотом явился бы опекунский совет и увез их всех в приют.

Бабушка пинцетом вынимала из кожи Йоргена осколкистекла. Она была такая мрачная, что Руфь села, не сказав ни слова. Йоргенбольше не походил на героя фильма, теперь он был похож на несчастное,растерзанное существо.

Обмывая его и стирая со стола кровь, бабушкабранилась. Окровавленные тряпки она сожгла в печке. Они слегка шипели ипротивно пахли. Руфи был знаком этот запах. Так иногда пахло дома, когда мать иЭли сжигали свои тряпки после месячных.

Покончив с этим, бабушка сказала: «Ну так» ипринесла в ковше воды. Они все напились. Красные бабушкины пальцы, державшиековш, были в ссадинах. Ноготь на большом пальце был синий и искривленный.Наверное, она когда-то прищемила его.

— Ну что? — спросила бабушка и посмотрела наРуфь.

— Он выпрыгнул в окно гостиной, — объяснилаРуфь.

— И на то были причины?

— Да.

— А где мать?

— Дома. Она хочет убить Эмиссара кочергой. Но,вообще-то, она велела ему убираться вместе с его проповедями.

Бабушка надела вязаную кофту, пальто ипопросила Руфь приглядеть за печкой. И ушла.

Эмиссар не вернулся домой после собрания в молельномдоме. Значит, он уехал на Материк. Мать пошла к тете Рутте за ее швейноймашинкой. Надо же залатать анорак Йоргена.

Бабушка вставила в разбитое окно доску, накоторой раскатывали тесто, и Йорген больше не плакал. Лицо у него почти непострадало. Они обошлись одним большим пластырем над бровью и одним на щеке.Хуже было с руками.

Сестры пытались отвлечь Йоргена разговорами опустяках. Когда Руфь решила все примеры, она предложила ему сыграть в карты.

Сперва он отрицательно покачал головой,продолжая сидеть, неподвижно и глядеть в пространство. Но когда Эли и Брит ушлив хлев, Йорген произнес несколько слов, смысл которых могла понять только Руфь.Он хотел, чтобы она Щ ч И к овала для него.

— Нарисуй папу, — попросил он. — Не Эмиссара.Какого-нибудь другого.

Руфь принесла цветные мелки, и они с Йоргеномсели за кухонный стол. Вскоре Йорген сказал, что ее рисунок недостаточнокрасив.

— Папа и не должен быть красивым, он долженбыть и •(•! Ц.1М и не драться. Ты сам так хотел, — напомнила она.