Не успел Горм это продумать, как в открытомокне второго этажа послышался голос отца. Одно то, что его голос был слышен натаком расстоянии, было неприятно.

— Гудрун! Ведь я все тебе объяснил! — Отецувещевал мать как ребенка.

Горм услышал, что мать плачет. Из него какбудто выпустили весь воздух. Он стал пустым. И все равно ему было больно. Онсунул руки в карманы. Почувствовал тепло живота. Это немного помогло.

Между кустами аврикулы, растущими у стеныдома, летала бабочка — коричневые крылышки с желтым узором. Бабочка ничего незнает, подумал Горм.

— Я уеду! — плакала мать.

Небо прорезала белая полоса. Потом послышалсядалекий гул самолета. Высоко в самолете сидели люди. Как будто это возможно.Ведь все знают, что в воздухе сидеть нельзя. И все-таки они там сидели.

Если мать действительно уедет, он умрет. Ивместе с тем, он понимал, что ничего с ним не случится. Иногда можно дажесидеть в воздухе, хотя все знают, что это невозможно. А иногда человек ходит,хотя на самом деле он уже умер.

Голос отца звучал теперь тише, но так жетвердо, как раньше. Горму не было слышно, что он говорит. Он прижался к стенедома и стоял там, опустив голову и держа руки на животе. Может, если глубоковздохнуть и задержать в себе воздух, он и в самом деле сумеет сесть в воздухе?Может, даже полетит?

— Это позор, слышишь! Я этого не выдержу, —плакала мать.

— Чего ты от меня требуешь? — Голос отца сталобычным. Может, немного усталым. Сейчас отец наверняка уйдет в контору,несмотря на то что сегодня воскресенье.

— Делай что хочешь, мне все равно. Уже и таквсе всё знают, — жалобно проговорила мать.

Отец что-то ответил, но голос его хрипел, какприемник, стрелка которого остановилась между двумя станциями. Окно закрылось.Все стихло.

Вскоре отец вышел из дома в шляпе и спортфелем в руке. Сумел он утешить мать или нет? Он задержался в доме всего нанесколько минут. Так бывало всегда. Парадная дверь осторожно прикрылась. Шагиего были не крадущимися, не сердитыми. И голос, и шаги звучали, как врадиотеатре. Долгое эхо. Но вот замерло и оно.

Отец не заметил Горма, он шел быстро и несмотрел по сторонам. Горм стоял, грея живот руками, но живот все равно казалсяпустым. Когда звук отцовских шагов замер вдали, Горм перевел дух. Воздухвырвался наружу.

Горм помедлил. Потом схватил велосипед и повелего к калитке. Замок всегда громко щелкал, поэтому Горм не стал запиратькалитку. Тихонько скрипнули петли. Мгновение он постоял на одной ноге, а потомпоехал вниз по улице.

Его еще могли увидеть из дома, и ему дажепоказалось, что он слышит окрик матери: «Я не разрешила тебе кататься наулице!» Но этот окрик звучал только в голове Горма.

Он ехал быстро. Ветер продувал джемпернасквозь. Горм сильнее нажал на педали. Чем быстрее ехать, тем менее вероятноуслышать крик матери. Когда он завернул за пекарню, она уже не могла егоувидеть. И он почти забыл обо всем.

На Лёкке было пусто. Он был один на всейфутбольной площадке. На одних воротах болталась порванная сетка. Дул ледянойветер. Горм ехал очень быстро. Большими зигзагами. Его не путала возможностьупасть. Несколько раз он и в самом деле чуть не упал. Ему даже стало жарко.Делая крутой поворот, чтобы обогнуть ворота, он проехал по луже и едва кого-тоне сбил. Потеряв равновесие, он свалился с велосипеда.

Переднее колесо еще долго продолжаловращаться. Спицы слились и сделались невидимыми, словно обод держался в воздухесам собой. Горм чувствовал, что в ладони ему впились мелкие камешки. Показалисьдаже капельки крови. Но совсем маленькие.

Он медленно встал и поднял велосипед. Очкиупали, поэтому он видел все, как в тумане, но все-таки видел. Перед ним стояладевочка. Она наклонилась и подошла с гравия его очки.

Горм вытер под носом и, прищурившись,посмотрел на нее. Она была маленькая. Меньше его.

— Ты мог их разбить, — сказала она, протягиваяему очки.

— Спасибо! — Он поклонился, не успевсообразить, что это необязательно, потому что она маленькая.

— Ты ушибся?

— Нет.

— Зачем же тогда ты кричал?

— Я не кричал.

— А зачем ты ехал так быстро, что свалился?

— Это приятно, — сказал он и надел очки.

У нее были две косички, закрученные баранками.На макушке концы косичек были связаны черной тесемкой. Коричневые сандалии былией явно велики. Для сандалий было ещё слишком холодно, но на девочке были белыегольфы. Платье и расстегнутая вязаная кофта тоже были ей велики. Всё удерживална месте красный лакированный поясок. Лицо было смелое или... Горм не знал, какэто назвать. Девочка сжала губы и беззвучно дышала через нос.

— Никому не нравится падать, — сказала она. Онпромолчал. Только смахнул песок со штанов.

— Ты здесь живешь? — спросила она, помолчав.

— Не совсем здесь.

— Я тоже не совсем здесь. Сейчас я живу у тетис дядей, мы привезли Йоргена в больницу. Ему надо удалить миндалины.

— А где ты живешь?

— На Острове. Туда из города ходит пароход, —прибавила она и подошла поближе. Положила руку на руль велосипеда, как раз назвонок.

Он уже собирался сказать ей, что звонокиспорчен, как она сделала резкое движение большим пальцем. И звонок зазвонил!

Горм смотрел то на звонок, то на девочку.Снова звонок. Горм засмеялся. Значит, звонок в порядке! Они звонили по очередии смеялись.

— Он был испорчен и не звонил, — сказал Горм.Они опять засмеялись.

— А ты умеешь ездить на велосипеде? — спросилон.

— Нет, у меня нет велосипеда.

Горм собирался было сказать ей, что она можетсесть на раму, как вдруг увидел, что к ним решительными шагами направляются двабольших мальчика. Он видел их на школьном дворе, они жили в шведском доме возлеЛёкки. Один из них нес мяч.

— Играешь с девчонкой? — крикнул тот, укоторого был мяч. На голове у него была кепка, надетая задом наперед.

— Нет. — Горм хотел вскочить на велосипед.Так, будто это ему ничего не стоит. Перебросить ногу через сиденье и умчатьсяпрочь. Но другой схватился за раму и удержал велосипед на месте.

— Не спеши! Отвечай, когда с тобойразговаривают старшие! Это твой велосипед?

— Да.

— Я возьму покататься, — сказал парень исхватился за руль обеими руками. Другой вспрыгнул на раму.

— А ты пока поиграй с девчонкой! — засмеялсяон. Горму пришлось выпустить велосипед, он стоял и смотрел на парней. Велосипедбыл мал для таких больших парней. Седло осело на самый обод. Они ехализигзагами и в конце концов с хохотом грохнулись.