— Не знаю, — честно ответила я, — какобстоятельства сложатся.

— Ты вроде бы замуж собиралась, — не выдержалаона, — что, там все разладилось?

Я сосредоточенно жевала бублик и делала вид, что не слышу.

— Надоела, значит, мужику, — притворно вздохнулаэта стерва, — зря, значит, целый год на него потратила. Другую он завел,что ли, или просто так тебя выгнал? Ушла ты с одним чемоданом и вернулась с нимже, сволочи все-таки мужики!

— Заткнись, — спокойно сказала я, дожевавбублик, — заткнись и не говори, о чем не знаешь. И оставь Романа в покое.

— А что ты за него заступаешься? — она повысилаголос. — Он тебя — пинком под зад, а ты…

— Он в больнице! — рявкнула я. — В тяжеломсостоянии. В аварию попал!

Было очень интересно наблюдать за ее лицом. Сначала на немпроступила радость, оттого что мне плохо. Потом она сообразила, что, если быРоман не попал в аварию, я не приперлась бы к ней жить. Стало быть, ейполагалось расстраиваться вместе со мной и беспокоиться о Ромином здоровье, атакже усиленно желать ему скорейшего выздоровления и всяческих благ. Но желатьмне ничего хорошего она не могла по определению, поэтому застыла посреди кухнив полной растерянности.

— Как же это случилось? — любопытство одержаловерх над растерянностью.

Я решила не рассказывать ей, как чудом избежала смерти, а тоона заболеет от разочарования, допила чай и вышла из кухни.

Собираясь в больницу и заглянув в сумочку, я вспомнила обукраденном кошельке и снова расстроилась. Однако у меня оставался бумажник сРомиными кредитными карточками. Теперь настал момент снять оттуда хоть немногоденег. Я приободрилась и вышла из дома, выпросив у племянника его ключи, потомучто собиралась вернуться поздно, и совершенно ни к чему мне еще ночьюсталкиваться с Алкой.

Каково же было мое удивление, когда в первом же попавшемсябанкомате Сбербанка мне выдали ответ, что счет владельца карточки в Сбербанкесоставляет 0 рублей 00 копеек. Я очень удивилась, но отчего-то не выбросилабесполезную карточку. Их в бумажнике Романа было всего три, так что я решилапопытать счастья в другом банкомате. Следующий на очереди был«Балтонексимбанк», и там мне не могли ничего снять со счета, потому что счетэтот нулевой. И уже на подходе к больнице я увидела банкомат «Бета-банка» ирешилась проверить последнюю карточку. Мне выдали чек, на котором былонаписано, что остаток денег составляет четыреста восемьдесят два рубля. И все.Как говорится, иди и ни в чем себе не отказывай…

Прикинув, что в моем положении нельзя отмахиваться даже оттакой малости, я получила деньги и подсчитала в уме: тысяча от хозяйственныхденег, плюс эти четыреста восемьдесят два, плюс пятьсот пятьдесят долларов,отложенных на подарок Роману, вот и вся моя наличность. На первое время хватит,но только на первое время, да еще неизвестно, сколько потребуется на лечениеРомана. В этом месте я даже остановилась, потому что в голове всплыл вопрос: агде, собственно, все деньги Романа? Что они у него были, я не сомневалась.Роман хорошо зарабатывал, жили мы, конечно, не шикарно, но весьма прилично. Нетак давно он поменял машину, и отдыхать мы ездили в прошлом году в Испанию,этой осенью тоже, кстати, собирались. Он сделал дорогой ремонт в квартире,поменял кое-какую мебель. Я не знаю точно, сколько Роман зарабатывал, нохватало на жизнь, да еще он говорил, что откладывает на квартиру, то есть современем собирался выкупить комнату у тетки. Кстати, что-то о ней ничего неслышно, интересно, каким образом ей удалось попасть в квартиру? А возможно,тете Аре и не нужно туда попадать, просто ей хотелось, чтобы я убралась изквартиры. Что ж, она своего добилась…

Так куда же все-таки делись все деньги с карточек? Я досталабумажник и тщательно его осмотрела. Может, это вообще не тот бумажник? Но ведьмне дали его в больнице, врач сказал, что это вещь Романа. Да знаю я этотбумажник, я сама его подарила Роману на прошлое Рождество! Вот и фотографиямоя. Хорошо сохранилась, ничуть не обгорела.

Тут я осознала, что стою перед больницей в полнойзадумчивости и пялюсь на собственную физиономию в бумажнике. Со снимкаулыбалась мне довольно симпатичная девица, но выглядела она какой-то… ну,недалекой, что ли. Чувствовалось, что умные мысли редко посещают эту головку.Так-так, это я о самой себе такого нелестного мнения. Но действительно, сейчася поглядела на снимок глазами постороннего человека, и создалось именно такоевпечатление. И вообще фотография не очень удачная, и непонятно, что такогоРоман в ней нашел.

Оленька улыбнулась мне, как старой знакомой. В палатереанимации тихо, на соседней койке никого не было. Я отдала традиционнуюкоробку с пирожными, и Оля обрадовано ускакала пить чай, взяв с меня слово, чтоя не спущу глаз с Романа и приборов.

Я села в изголовье кровати.

Рядом со мной лежала та же безжизненная мумия — плотнозапеленатая бинтами, опутанная проводами и трубками, неподвижная. Змеилисьсинусоиды на голубых экранах приборов, медленно поднимался и опускалсяребристый белый поршень. Казалось, что жизнь ушла из этого туго забинтованногочеловека и переместилась во все окружающие его приборы, которые похитили егодушу и теперь живут вместо него своей собственной загадочной, жутковатойжизнью… Неужели так теперь будет всегда?

Я вспомнила замечательный испанский фильм, который мы сРоманом видели незадолго до случившейся с ним трагедии на просмотре в Домекино.

В этом фильме герои, двое мужчин, познакомились в больнице,где они ухаживали за находящимися в коме женщинами — одна из них былатореадором, и ее покалечил бык, вторая была балериной и попала, как и Роман, ваварию. Так вот, один из этих мужчин сказал другому:

«Поговори с ней, ей это нужно».

Когда мы смотрели этот фильм, мне показалось, что это как-тонадуманно — что может услышать находящийся без сознания человек? Но теперь,когда я оказалась в таком же положении, как герои фильма, я поняла, что в этоместь смысл, а самое главное — мне хотелось хоть что-то делать, хоть как-топомочь Роману… и, кроме того, мне самой хотелось поговорить с ним, пусть дажене получая ответа.

— Все будет хорошо, — проговорила я сначаланегромко, неуверенно — мне было неловко, казалось, что я разговариваю с собой,как ненормальная, но потом я преодолела неловкость и заговорила громче: — Тывыздоровеешь, Сергей Михайлович — очень хороший доктор, все говорят, и онсделал все, что было в его силах… Ты выздоровеешь, и у нас все будет хорошо,просто замечательно. Гораздо лучше, чем раньше, потому что мы будем большеценить жизнь…

Я говорила спокойно и уверенно. Когда Роман был здоров, мнередко удавалось так поговорить с ним — все время отвлекали какие-нибудьповседневные дела, да он и не слушал меня обычно, не придавал значения моимсловам. А теперь… мне казалось, что он внимательно слушает меня, по крайнеймере, перебить меня он никак не мог.