они расстались. Ян исчез в темном переулке, а бездыханный бедолага-слесарь остался лежать на краю клумбы в луже рвотных масс. Его безвременная кончина для сильно пьющего человека выглядела естественно, поэтому поутру еле заметных следов удушения никто так и не рассмотрел.

Ночные дежурства Чумака в отдельно стоящем здании облегчали задачу. Если бы он дежурил по соседству с бригадой, то пришлось бы выслеживать его на улице и чинить допрос в глухом заброшенном местечке. Примерно так, как они поступили с Михаилом Золотухиным в подвале бывшего маслозавода.

Муся с Жекой по приказу Бобовника прошвырнулись за Чумаком, выяснили маршрут, по которому тот следовал с работы домой, и не обнаружили ни одного подходящего варианта. Кругом бурлила жизнь: многоэтажные дома, предприятия, магазины…

Официально дежурный диспетчер Афанасий Чумак проживал недалеко от работы – на Большой Пионерской улице. Район был центральный – везде горели фонари, светились окна, часто попадались припозднившиеся прохожие. В общем, обстряпать дельце по аналогии с Золотухиным не получалось.

И тут такая удача: после совместной пьянки с разговорчивым слесарем вдруг выяснились, что пожилого диспетчера можно обработать прямо на рабочем месте.

– Ша! Замерли! – скомандовал Бобовник, заметив в проулке компанию из двух военных и двух баб. Компания шла навстречу.

– Айда в палисадник, – предложил Ковалев.

Больше в узкой улочке скрыться было негде.

– Дергаем, – согласился главарь. – Только смотри, на штакетине опять не повисни.

Помогая друг другу, троица перемахнула забор, спряталась в кустах, затаилась. Сидеть в неудобных позах и костерить про себя компанию пришлось около четверти часа, пока та стояла неподалеку. Наконец бабы исчезли во дворе напротив, а бравые вояки, закурив, направились в обратную сторону.

* * *

По окончании ускоренных курсов командиров Красной армии младший лейтенант Бобовник был отправлен в распоряжение начальника штаба 157-й стрелковой дивизии. К моменту прибытия необстрелянного лейтенанта в дивизию та успела повоевать на юго-западном плацдарме. Боевое крещение получила в сентябре 1941 года, обороняя Одессу. Потом последовали тяжелые бои южнее Перекопского перешейка в районе станции Воинка. В конце октября немецкая авиация накрыла командный пункт дивизии, разом уничтожив почти все ее руководство, после чего дивизия некоторое время находилась под Анапой на переформировании. В декабре части и подразделения 157-й дивизии приняли участие в Керченско-Феодосийской десантной операции.

Бобовник не горел желанием воевать. После того как его голову обрили наголо, он стал чуть меньше походить на отвратительную тетку, однако малодушие, нервозность и нежелание расставаться с комфортной гражданской жизнью никуда не делись.

Всю дорогу до фронта он мечтал исчезнуть из поля зрения сопровождавшего капитана и рвануть обратно на северо-восток. Никак не получалось. Прожженный вояка с одной «шпалой» в петлицах не спускал глаз с шести подопечных лейтенантов, которых он был обязан доставить в распоряжение штаба 157-й стрелковой дивизии. И доставил.

В середине февраля 1942 года, после долгого путешествия по железной дороге, на сторожевом катере по неспокойному морю, на полуторке и гужевой повозке, Бобовник с пятью товарищами прибыл в свою часть. Остатки дивизии к тому времени покинули Феодосию и отошли на восток к Парпачскому перешейку[6]. В штабе дивизии прибывших младших лейтенантов распределили по полкам и батальонам. Ян Бобовник попал в 384-й стрелковый полк.

Выслушав его доклад, комбат устало произнес:

– Принимай взвод связи. Правда, от положенных по штату тридцати трех человек в нем осталась половина…

Пришлось с тяжелым вещмешком тащиться через голое поле, потом петлять окопами, расспрашивать встречных бойцов…

Комбат не обманул: вместо двух телефонных повозок в наличии была одна. Телефонная станция уцелела, но из пяти штатных связистов выжил один сержант. От пяти радиогрупп с радиостанциями осталось две. Все восемнадцать человек из телефонно-кабельных отрядов погибли.

«Утеку. Все одно утеку, – твердил про себя Бобовник, обустраиваясь в небольшом блиндаже. – Вот разберусь, что к чему, обзаведусь командировочным предписанием и рвану к Керченской переправе. Там такая неразбериха, что никому и в голову не придет спрашивать, кто таков и куда намылился…»

* * *

Незаметно проникнуть внутрь охраняемой территории узла через главный вход не представлялось возможным. Охранник, хоть и был преклонного возраста, службу знал и на широком кожаном ремне таскал кобуру с револьвером. Можно было пальнуть в него через стекло, однако троица рассчитывала не только проникнуть в узел, но и, «побеседовав» с диспетчером, целехонькими убраться восвояси. Стало быть, пальба и шум исключались.

Был еще второй вариант проникновения, который также не понравился Бобовнику. Женька Ковалев рассказал про длинное здание из красного кирпича, опоясывающее периметр распределительного узла с севера.

– Там старая кладка, много выбоин и трещин. Можно запросто вскарабкаться до окон второго этажа! – азартно делился он своим гениальным планом.

В отличие от корешей, Женька был не трусом, а глуповатым шалопаем. Хотя его глупость каким-то необъяснимым образом иногда соседствовала с осторожностью.

Представив, что ночью в кромешной темноте нужно будет взбираться по вертикальной стене, Бобовник поежился и насмешливо спросил:

– Ты спятил, Коваль?

– Чего это я спятил? – взвился тот.

– Я видел это здание! Оно дореволюционной постройки с высотой потолков под четыре метра! Ты же первый сорвешься и останешься валяться в собственном дерьме и желудочном соке.

Довод подействовал. Стали искать другой, более безопасный способ оказаться на территории. В одну из дневных ходок наткнулись на приземистый сарай, прилепленный с внешней стороны к какому-то производственному зданию узла. Забравшись на крышу сарая, можно было добраться до окон. Так и решили штурмовать периметр…

Часовая стрелка приближалась к трем часам. Самое время приступить к делу: все запоздавшие гуляки разошлись по домам, общественный транспорт разъехался по паркам, город окончательно уснул.

Вот и долгожданный поворот на Большую Ордынку. С нее троица просочилась через проходные дворы на узкую Малую Ордынку. Замедлив шаг и усилив внимание, добрались до узла.

Вокруг кромешная тьма, только в сотне шагов едва тлеет одинокий фонарь на столбе против закрытого бакалейного магазина. Магазин пуст, сторожа внутри нет – это бандиты выяснили загодя.

Последнюю сотню метров прошли на цыпочках. Все, на месте. Очередной пункт плана исполнен. Тело обволакивает ночная свежесть и влага от близкой излучины Москвы-реки.

Сарай. До среза крыши не дотянуться, но с помощью корешей все должно получиться. Поправив торчащий за поясом пистолет, Бобовник прошептал:

– А ну, братва, подсобите…

* * *

Ничего из задуманного младший лейтенант Бобовник не осуществил: события на Парпачском перешейке чередовались с такой удивительной скоростью, что он не успевал отмечать на карте дислокацию батальона. Южнее озера Парпач-коль, отбив атаку немцев, батальон поднялся в штыки и погнал неприятеля до Фронтового водохранилища. Затем, понеся потери, отступил к селу Ячменное…

Так продолжалось