— Алексейково; и на основе потери — конкретизация («Спящая» и пр.), но в результате с внезапной, резкой, потом опять ушедшей мыслью о безликой (после сна, когда видел «Ее», но без лица) и потери надежды на ее воплощение и унижение идеи и себя «поисками».

Итоги зимы:

1) Первый спектакль в Михайловском театре из постановок Якобсона (29/III).

2) Второй спектакль Якобсона (4/IV).

3) Написано либретто «Тиля» на музыку Р. Штрауса.

4) Экспериментальная музыкальная программа Муз. техникума на основе динамического учения.

5) «Интернационал» для колоколов.

6) Спорт. танец (по заказу).

7) Два стихотворения.

8) На лето получен заказ написать «Теорию танца» для хореографического вуза.

9) Пройден с солистами ряд балетов.

10) Глубоко продумана теория внутреннего посыла в дирижировании (через Вацлава Талиха).

11) Отказ ехать в Москву со школой (из-за недостатка репетиций).

12) Работа над звуковым кино (3, 4 съемки).

13) Зачислен в театр дирижером-ассистентом.

14) Задумана «Покаянная» симфония.

30 марта.

После спектакля в Михайловском театре — к маме. Давно, давно не сидел я ночью за письменным столом. Яркий круг лампы вкруг него. Глубокая, бархатная тишина и сквозящий бликами предметов — мрак. Как давно не был я наедине с собой и мигом — не встречался. Внутренний слух и зрение будто вновь поражены этой встречей. Звучит тишина и звучит в сознании, в едином мгновении все, что было, есть и будет… все, чего не было, нет… и не будет. Как часто раньше звучали мои ночи порывами чувств, мыслью — и много писано в них.

Ты спишь сейчас… завтра новый, вечный день… белый день… Передо мной твой вчерашний букетик подснежников. Как я хотел бы дать Тебе все, о чем ты пишешь в своих письмах, и розы — те самые, мечта о которых тебя заставляет живописать их лепестки, краски и запахи. Посмотрел сейчас твою кожаную зеленую книжку с выписками, в ней папина открытка: «Жили были мальчик пумпанчик, папа и мама…» Уже весна, мама, на днях прилетели грачи… Только два пути, мама: или в молчании и молитвенном трепете преклониться перед неизбежностью, или уснуть от печали… Одно — от силы, другое — от бессилия и усталости.

Все, что есть, было и будет

Все, чего не было, нет и не будет…

Звучит…

Пока возблагодарим неизбежное — давшее нам увидеть еще одну весну. Спи спокойно. Твой сын.

24 апреля.

Токсово. (Один). 9 часов утра поезд. Ясно, легкие перистые облака. Сильный довольно ветер с северо-запада.

Озеро подо льдом. У берегов вода сажени на три. Только что отцвела ольха. Зацветает орешник. Вербы еще не цветут, но сплошь в барашках. В лесу в теневых ложбинках еще довольно много снега. Вид озера подо льдом и склоны нежных прутистых лесных зарослей в почках и барашках (призрачность воскресшего, по ассоциации — гиацинты после заутрени; светлая смерть? потому что из смерти воскресает нежное и непобедимое).

Наум и его раскулачивание («было дело под Полтавой»), Энергичная дачница в галошах.

Звучно поют зяблики. На насыпях немногочисленна мать-и-мачеха. Насекомые пробуждаются во всю; «березовая» столовая: на стволе березы, внизу, стекающая талая вода и вокруг нее мухи, пауки, наездники, и бабочки (vanessa urtikae [крапивница малая], orgyia antiqna [кистехвост обыкновенный], лимонница) — нынешние и прошлогодние — греются на солнышке и пьют хоботками воду. Лежание под этой березой. Колесики проходящего по насыпи поезда на фоне озера. Черемуха накануне зазеленения. Запах ее среза.

Дали: теплые нежные склоны; вспухшее озеро; ветер, пахнущий льдами; яркость хвойных и между ними фиолетовая дымка лиственных — как туман; воздух! воздух! Земля вступает в свой новый день. Чтение маминого «портрета масляными красками». Пахота прошлой осени.

Закусил у Наума (3 ч.), девочки дразнят по-фински. Небо заволокло. Холодно. Пошел наверх за вербами.

Чтение маминых «писем» до конца 19(2)5 года… Застывшее серое озеро… будто не лед, а ставшие волны. Как трудно «приять». Это верно длань среды, длань города. Холодно-Глубокая боль от (2)5-го года. Это от «призраков», уже рожденных или грядущих. Точно за стеной, где-то губительна, верно, та боль, которая заставит «призраки» сразу вскрыться и сломить эту стену. Помню такой порыв по Елене после бани в Сундуках, при виде багровой зари заката. <…>

Лето. Тверская губ.

11 июля.

<…> Бологое: огни путей, буфет. Дрема, 3 часа: Еремково.

12 июля.

Мокассины. Не верится; кошмарностъ. Восход солнца; холодно; палка; ввиду Дубровского — завтрак (звон). В Бобылихе — молоко (бабка). Чем дальше, тем кошмарнее и вид мест, и деревня, и мука. Первая кульминация в сарае; вторая в еловой аллее Погорелок и самая мучительная на хуторе (как дирижировать будучи покаянным?). Потом понята суровость и маска дела, за которое покаяние. <…> Забилось сердце перед Глатихой (порубки Любина, снесенная мельница). Одна тропка сохранилась; и тут восприятие себя и среды и М<арианны> как покойников. Издали и вблизи безлюдное Медведково. Крыльцо. «Когда же, наконец, кончится этот Тверской кошмар?» Вот-вот проснусь. Авдотья; обед; сразу за сеном (мысли вскользь о «буднях» в этой среде). Все не верится; пустоши. Мытье в реке!! Мост, берега — все иное. Мамин платочек. Ужин, семилетний Пойдемка (I!!). Новые дети. Вечером приход коммунаров и боязнь Авдотьи. Моментальный сон в заколоченной избе.

13 июля.

План дней. Утром сквозь сон дождь. На Гриву. Блавское — крест вьюнка на тропинке к роднику. Порубы, склоны — оголены. Лес вдоль реки тоже. Пожни и сплав. Крестьяне из Дора, вброд к ним; перекурка. На Гриве все нетронуто.

Здесь вообще три рода мест: 1) «нетронутые» — забытые (моя тропка); 2) «нетронутые», но думанные; 3) «погубленные» (двойное чувство). Молитва крестам. Итоговые мысли: теперь и надо, чтоб видел все это в последний раз, ибо среда как необходимость — кончена, тем более что Тверская сама в себе умирает. Теперь — отвлеченная наглядность. В этом новое; и в этом — конец жизни (моей прошлой). <…>

Сундуковая тропинка. Два прощания с Гривой. (Возвращенный миг!!) Озеро мелкое и глубокое, в зависимости от подхода.

Митяево. Место часовни (птичка с птенцами). Опять боль от вида Глатихи. Переезд к Андрею. Дождь. После за околицей в паренине; сильная боль. Запахи дали, земли; и грудь ломится… Что это? Весна (творческий пласт — грядущее) или муки (поколение ушедших здесь вообще)? Нормально было бы — просто запах шири. <…> Пойдёмка и его ласка.

14 июля.

Тяжкое, больное утро. Не мог даже сразу припомнить достигнутого вчера. Две открытки: маме и М<арианне>.

Алексейково.