представляла, что должна сделать или сказать. Сидела рядом, ждала, пока она выплачет свою боль.

Шмыгнув напоследок носом и шумно протяжно выдохнув, подруга вытерла слезы.

– Расклеилась я что-то.

– Есть с чего. А он? И что теперь-то?

– Я не сказала о звонке. Пока не знаю, что делать. Не готова потерять его. Особенно сейчас. Люблю и, наверное, прощу даже такое. Не сейчас, позже. Сейчас просто рассыпаюсь. Осколками. Если бы не малыш… – глаза опять заблестели.

– Господи, Аня, за что это тебе? – я не сдержалась и расплакалась.

– Видимо, карма. – Аня усмехнулась. Смахнула пару слезинок, вырвавшихся на свободу. – Помнишь, я тебе рассказывала, как мои родители встретились?

– Припоминаю. Мама молодая была совсем, а он уже семейный, с детьми. Да?

– Она увела отца из семьи, когда там вот-вот ждали ребенка. В молодости она такой красоткой была, понимаю отца. Да и характер. Казачка, одним словом. К цели танком прет. Все сметет, а свое получит. Вот и отца добилась, не посмотрела, что семья. А папка же, знаешь, какой? Добряк. Во дворе детвору до сих пор конфетами да печеньем угощает. Они на него слетаются саранчой, когда с работы идет.

– Ты в него, похоже, дорогая.

– Да, мама тоже так всегда говорит. Что на мне ездят все кому не лень.

– А почему карма-то? – мне не терпелось узнать, что случается, если увести чужого мужа из семьи.

– Как ты не понимаешь? Он из-за нее бросил еще не родившегося ребенка. Мало того, она так ни разу и не отпустила его увидеться с сыном. Говорила: «Мало тебе троих наших, что-ли?»

Деньги отправлял, да. Но не видел. Сын рос без отца. Когда мальчишке исполнилось 15 лет, он попал под поезд. Пьяный. Насмерть. Папка узнал уже много позже. Как он плакал. Так горько… Я единственный раз в жизни слышала, как он кричал на мать. Страшно кричал. А она молчала. Я совсем маленькой была, еще в школу не ходила. Но это молчание никогда не забуду. По-моему, именно тогда она поняла, что наделала.

Аня долго разглядывала свои коротко остриженные ногти, тихонько вздыхала. Я не мешала.

Она подняла голову.

– Кто-то должен был за это ответить. Видимо, я.

Разливаю остатки кофе по чашкам. Иду варить свежую порцию, чтобы хоть как-то утрамбовать услышанное.

– Ань, а может, эти испытания уже зачлись тебе там? – показываю глазами в потолок. – Ты уже так настрадалась, что с Артуровым сыном, по-моему, перебор. И что она хотела, эта женщина? Чтобы ты мужа ей отдала? Или просто сделать больно?

Анна встала из-за стола. Выпрямилась, глаза по-матерински сверкнули.

– Больно она мне, конечно, сделала. Нестерпимо больно. Но мужа она не получит. Вырастим и двоих. Буду хозяйкой большой русско-армянской семьи. Как и мечтала.

И мягко, по-отцовски, улыбнулась.

Черно-белая дружба

Светлана Дуюнова

@svetlana_duyunova

– Порчу на нее наведите, – Ляля положила оборванный кусок фотографии на заставленный продуктами стол и тихонечко присела рядом. Огляделась. Дом обустроен по старинке: передняя и задняя. Полумрак. Пахло табаком вперемежку с луком.

Старуха даже не взглянула в сторону гостьи. Нерусская. Тучная. В длинном черном одеянии качалась в плетеном кресле и баловалась самокруткой. Громко дышала, закашливалась с каждой затяжкой и материлась.

– Говорят, вы самая сильная в округе, – молодая женщина неуверенно начала разговор. Потом спохватилась, достала бутылку Hennessy, сверток с китайской махоркой и выдвинула на середину огромный пакет с крупами, консервами и фруктами.

Ведьма выпустила клубы вонючего дыма и затушила папиросу.

– Я не занимаюсь черной магией, – старуха покинула свой трон и, словно шар, покатилась по кухне, едва касаясь половиц босыми ногами. На секунду остановилась, затем направилась к умывальнику. Отжала тряпку в алюминиевом тазике, подошла к женщине. Внимательно посмотрела на огрызок фотокарточки. Смачно выругавшись на татарском, спросила:

– Чего она сделала?

– Жизни лишила, – Ляля взглянула на улыбающуюся подругу и стиснула зубы. На снимке они стояли с Димкой. Это со свадьбы. Оборвала. Потому что конец дружбе.

Колдунья положила влажное полотенце на лоб женщине и занесла над головой руку:

– Белое – это черное, черное – это белое…

– Ты – белая, а я – черная, – Соня взяла кусочек мутного стеклышка и порезала себе безымянный палец. Из ранки показалась бордовая капля. Девочка осторожно вытерла ее о платье и передала осколок подруге.

Ляля повторила ритуал и приложила порез к окровавленному пальцу Сони:

– Сестры навечно.

Разные. Внешне и по характеру.

Татарочка Соня от рождения выделялась завидным загаром. Худющая. С выпирающими коленками и торчащими ключицами. С прямыми как солома и черными как смоль волосами. Хитрющая, но добрая. Шоколадной внешности не соответствовали голубые глаза. Контраст завораживал и притягивал взгляды.

Ляля же с детства слыла ладненькой. Белокурым ангелом. Серьезная, степенная, гордая. С округлыми, но аккуратными формами. Всегда причесанная, опрятная и правильная. Отличница. Одноклассницы, а позже и однокурсницы, завидовали почти идеальной фигуре девушки. Подражали и мечтали походить на нее.

Соню воспитывала бабушка. Растила на скудную пенсию. Боялась дурного глаза и сторонилась людей. Девочка частенько сбегала из дома и оставалась ночевать у подруги. Чтобы дать профессию внучке, абика продала квартиру и перебралась в деревню. 50 км от города.

Соня с первого курса подрабатывала в кафешках, помогала продавцам на рынке. Ляля же купалась в родительской любви и ни в чем не нуждалась. Правда, сразу после свадьбы потеряла отца и мать – погибли в автокатастрофе.

Вместе учились на инязе, в одной школе проходили практику. И в Димку из технического вуза влюбились одновременно.

– Так он же тебя выбрал, – колдунья сняла полотенце со лба девушки и поставила ковш на огонь, чтобы растопить воск. Желтые куски корежились под воздействием тепла и, медленно кружась, превращались в матовую жижу.

– Конечно, – голос старухи возвратил Лялю в реальность. – А она все разрушила.

Руки девушки задрожали, по щекам поползли черные ручьи из туши.

Колдунья свернула папиросу и задымила. Запах едкого табака еще крепче ударил по воспоминаниям.

* * *

– Откуда дым? – Димка выскочил из ванной и принялся размахивать полотенцем. Смешной. С округлившимся животиком и пеной на трехдневной щетине.

– Пирог уже не спасти, – Ляля недовольно разглядывала себя в зеркало. – Скажи, я сильно поправилась?

– В смысле не спасти? – супруг ринулся на кухню, чтобы увидеть подтверждение тому, что стало причиной запаха гари.

– Почему ты не сказал, что она звонила? – Ляля перегородила дверной проход.

Шелковый халатик едва прикрывал пухлые коленки, а некогда точеную фигурку теперь украшали складочки на талии.

– Ляль, не