делает их невнимательными и жестокими друг к другу, а оттого еще более несчастными, чем они могли бы быть.

 Кто глядит всегда вперед и выше, тот, конечно, не видит, что топчет под ногами.

 Если в жизни отдельного человека стремление к лучшему будущему все же редко претворяется в преступление, то в жизни человеческих масс это стремление всегда приводит к бессмысленному и беспощадному истреблению. Именно в борьбе за лучшее будущее, за всеобщее благо, всегда творились и будут твориться самые величайшие злодеяния. Никто не пролил столько крови, никто не совершил столько зла и глупостей, сколько содеяли их всякие религиозные фанатики, борцы за всеобщее благо и мечтатели о золотом веке.

 Во имя рая на небе или на земле люди уродовали свою жизнь и превращали ее в ад. Во имя всеобщего блага на страдания и смерть обрекали миллионы живых людей. В жертву грядущим поколением, которых никто не знает, которые может быть будут, а может быть, и не будут, приносили на алтарь самых подлинных своих ближних, реально ныне существующих, ныне страдающих. Да, путь к золотому веку лежит через кровавые революции, террор и диктатуру безумцев.

 И что всего комичнее, так это то, что эти безумцы и палачи венчаются титулами народных героев, спасителей и благодетелей человечества. Пред ними преклоняются, их память благоговейно чтут, и никто не замечает, что эти великие борцы за "всеобщее благо" с ног до головы покрыты совершенно невинной кровью, что от них смердит падалью!

 С энтузиазмом, достойным лучшей участи, загипнотизированные ими глупцы кричат о том, что величайшее счастье заключается в сознании, будто "на наших костях будет построено величественное и прекрасное здание счастливого, свободного человечества! "

 — Пусть мы несчастны, — вопят они, выпучив глаза и барахтаясь в крови и грязи, — но зато наши потомки...

 Несчастные, им и в голову не приходит подумать о том, что вся пыль у них под ногами давно пропитана кровью и потом миллионов поколений, и что, если до сих пор все это не привело ни к чему, то вряд ли поможет делу именно их лишняя порция крови и слез.

 Мечта и остается мечтой. Не будет никакого золотого века, да и быть его не может, хотя бы уже по одному тому, что "подлец-человек ко всему привыкает"!

 Сказано это в том смысле, что человек привыкает к самым худшим условиям жизни, но сказано это не верно. Напротив, к худшему человек никогда не привыкает, а ропщет, борется и даже иногда "почтительно возвращает свой билет" на право пользования жизнью. Знаменитое это изречение Достоевского верно совершенно в обратном смысле: не к худшему, а к лучшему человек привыкает, действительно, поразительно легко и быстро.

 Если бы золотой век мог прийти сразу, так чтобы люди, однажды заснув, вдруг проснулись в золотом веке, тогда, возможно, они были бы счастливы, по крайней мере, в течение минут пяти. Но дело в том, что исторический процесс скачков не знает. Прогресс движется медленно, шаг за шагом, по кирпичику в столетие. В этом черепашьем движении, сегодня мало отличается от вчера, а завтра будет как две капли воды, похоже на сегодня. Человечеству, конечно, не удастся и не может удаться, по миллионам причин, лежащих вне его воли, озолотить свою жизнь одним взмахом творческой кисти, сколько бы крови и грязи оно ни зачерпывало из кровавого болота всяких революций. Нет, позолота будет наводиться так ровно, так незаметно, что когда уже, наконец, и все окажется позолоченным, то этого уже никто не заметит, никто этому не удивится и не обрадуется.

 Если бы человек каменного века мог очутиться в тех условиях, в которых живем мы, то уж конечно восторгу и удивлению его не было бы предела. Все казалось бы ему просто чудом и райским сном. Ну, а мы изо дня в день живем посреди всех этих чудес и если и, замечаем их, то только для того, чтобы побрюзжать и пожаловаться на их несовершенство.

 Да и не насытишь человека одной внешней культурой. Вольно же думать тупоголовым социалистам, что если они наполнят брюхо человека самым лучшим хлебом, а его зад обтянут самым лучшим бархатом, то ничего лучшего он уже и не пожелает!

 Человек такое животное, что — избавь его от всех материальных забот и страданий, то тут он особенно и затоскует: что это за жизнь если не о чем мечтать, не на что жаловаться, не за что бороться? Ложись и помирай!

 Духовная сущность человека не меняется и не изменилась, хотя принято думать иначе. Если, в смысле некоторой культурности и поднялся общий уровень, то на вершинах мы не переросли того, что было и тысячу лет тому назад. Хотя толпа и научилась ходить на двух ногах и даже задолбила азбуку и таблицу умножения, но по существу это все то же стадо, каковым и пребудет. А Соломоны, Сократы, Толстые и Мечниковы все же родные братья, и бесконечно ближе Мечников к Аристотелю, чем к любому товарищу Ивану или буржуазному Ивану Ивановичу, своим благополучным современникам.

 До скончания века, несмотря ни на что, человек будет одинаков, всегда разнородна будет человеческая масса, и всегда человечество будет страдать.

 И тем больше, тем безысходнее, чем больше оно будет воздвигать перед собой идеальных целей, чем дальше от своей личной жизни оно будет ставить эту цель.

 Так говорил Достоевский: "я не мог представить себе, как человек будет жить без Бога... Люди, наконец, остались одни... Великая прежняя идея оставила их: великий источник сил, до сих пор питавший их, отошел... Люди вдруг поняли, что они остались одни, совсем одни, и разом почувствовали великое сиротство. Осиротевшие люди тотчас же стали прижиматься друг к другу теснее и любовнее, понимая, что теперь они одни составляют друг для друга все. Исчезла великая идея бессмертия и необходимо заменить ее... И весь великий избыток прежней любви к Тому, кто и был бессмертие, обратился у них на природу, на людей и всякую былинку. Они торопились бы любить, чтобы заглушить великую грусть в сердцах. Они стали бы нежны друг к другу, и не стыдились бы, как теперь, а ласкали бы друг друга, как дети!"

 Самая главная и самая глубокая причина розни меж людей, это именно то, что их потребность любви и единения постоянно поглощалась и поглощается какой нибудь громадной идеей, стоящей, якобы, беспримерно выше бедного, ничтожного человечка, своего ближнего. Была ли это идея Бога или Человечества и общего блага, но на долю живого человека никогда почти