ничего не остается. Или вернее, остается злоба и ненависть, как к препятствию, стоящему на пути к осуществлению этой великой идеи, ибо человек слишком слаб и труслив, чтобы послужить для апофеоза. Его приходится дрессировать, терроризировать, угнетать, бить, убивать, чтобы заставить подняться до высоты идеи.

 Великий циник восемнадцатого века сказал, что если бы не было Бога, то его надо было бы выдумать.

 Я думаю, что это не так! Если бы Бог и был, то лучше было бы уверить человечество, раз и навсегда, что его нет вовсе.

 "Царство Божие внутри нас!" Человек должен искать и найти мир внутри себя, не возлагая свои упования на туманные миражи, на что бы то ни было, уже потому чуждое ему и далекое, что оно всегда слишком велико. Люди не должны жертвовать близким для дальнего. В том, что до сих пор они только и делали, что думали о дальнем, было большое несчастье. Ибо они уходили от подлинной жизни, от подлинного человека в область туманных представлений и, задрав носы к небу, слепо топтали то, что было у них под ногами, что было — они сами, их собственная жизнь.

 Человеку не нужно Бога, как бы он ни назывался — Иеговой, Человечеством или Общим Благом, и где бы он ни обретался — в небесах наверху или на земле внизу.

 Надо же, наконец, понять, что коротенькая жизнь наша это и есть все, что человеку отпущено природой, как плата за ту непосильную и непостижимую службу, которую несет он в мироздании, самым фактом своего существования.

 Все равно, значения этой службы ему никогда не узнать, ибо смысл ее заложен в вечности и бесконечности, которых не вечный и не бесконечный мозг человеческий вместить не может.

 Значит, надо, получая свою нищенскую плату, — несколько мгновений живого дыхания, — постараться не проматывать ее на всякие фантастические затеи, а наилучше и целиком истратить на собственную потребу.

 Можно говорить все, что угодно, можно строить гипотезы, какие взбредут в праздный ум, но факт остается фактом, пока он не опровергнут фактами же: когда умирает человек, для него исчезает все — и солнце, и люди, и идеи. Человек, действительно, мера вещей и центр вселенной.

 Это не Штирнеровский эгоцентризм, с его единственным Я, для которого не существует ничего кроме своего Я. Нет, одно свое Я только дубовому бревну и нужно, да и то еще — может быть! Человеку же нужен весь мир — и солнце, и люди, и звери, и зеленая трава. И больше всего — люди, ибо страшная вещь — одиночество. Самая смерть, может быть, потому больше всего и ужасна, что она есть уход в какое-то абсолютное одиночество.

 И человек, оставаясь в своем мироощущении центром всего, должен быть не математической точкой, а подлинным живым центром, живыми же нитями связанным со всем окружающим.

 Но для этого он должен понять, что все окружающее и есть самая реальная драгоценность, и не растрачивать своих сил и чувств в погоне за миражами.

 Одна молодая девушка, совсем еще ребенок, вся озаренная, вся трепещущая от счастья первой любви, сказала, что она стыдится быть счастливой, когда кругом столько несчастных, и каждый должен думать о счастье для всех. Она и не подозревала, что уже одним тем, что в ее лице счастлив хотя бы один человек, она больше делает для счастья всеобщего, чем все те, которые неустанно толкуют о всеобщем благе, а сами несчастны, измучены, озлоблены и всех кругом озлобляют и толкают на борьбу. Чем больше счастливых людей, тем ближе и всеобщее счастье! Это простой математический расчет.

 И вот, этой-то простой истины человечество никак понять не может! А если и чувствуют ее сердцем какие нибудь простые, немудрящие люди, то на них сейчас же набрасываются с пеной у рта печальники о всеобщем благе и требуют, чтобы они немедленно и неукоснительно пожертвовали своим личным счастьем для кого-то и чего-то.

 И бедняги верят! Верят, что и самое счастье не в том заключается, чтобы быть счастливыми, а в том, чтобы быть несчастными для счастья других. И они жертвуют, жертвуют... Плачут и жертвуют, и до того уже дожертвовались, что не только общего, но и вообще никакого счастья на земле не стало видно. Одна мерзость, кровь, жестокость, грязь!

 Прежде они жили для Бога, теперь живут для человечества, а для человека никто не живет! "О человеке-то и забыли!"

 И надо, чтобы вспомнили наконец о человеке, чтобы поняли, что "они — одни", и нет никакого Бога, никакого Человечества. Все это только слова и больше ничего.

 Только тогда, когда они поймут это, людям, быть может, удастся, если не быть счастливыми, то по крайней мере, быть менее несчастными.

 Страдания останутся, ибо это "великий закон чувствующих существ", но не будет дикой и нелепой борьбы живых людей за отвлеченную идею.

 Но возможно ли это? Быть может, для этого нужна снова какая нибудь религия?

 Нет, довольно Богов! Если это возможно, то оно придет изнутри, без сверхъестественной помощи и без революции, без программ и лозунгов.

 "Одаренный несравненно более развитым мозгом, чем его животные предки, человек открыл новые пути к эволюции высших существ", — сказал Мечников.

 Эти новые пути — наука и искусство.

 В то время, как религии и социально-политические учения стремятся двигать массами, якобы толкая их в погоню за идеалами, а на самом деле только сталкивая их в кровавой борьбе, наука и искусство, идя от личности и через личность, медленно и незаметно перестраивают самую душу человека. Они сближают его со всем окружающим миром и другими людьми. Мало-по-малу они раскрывают перед глазами человека картину мировой жизни и мир чужих ощущений и страданий. Человеку становится ближе и понятнее всякое другое существо. Не как единоверец, не как товарищ в борьбе, не как единомышленник, не как классовая единица, а как такой же живой, чувствующий и страдающий, жаждущий счастья другой человек.

 Чем выше интеллект человека, тем он терпимее и чувствительнее к страданиям других, тем менее способен он из-за религиозного догмата, материальных благ или идейного разногласия вцепиться в горло своему ближнему. В рядах религиозных изуверов и политических фанатиков нет великих ученых и великих художников.

 Если человек творит, он не способен разрушать.

 Надо понять, что нельзя творить жизнь, пересаживая людей с места на место, заставляя их думать и чувствовать на какой-то особый, хотя бы и самый прекрасный лад. Пока душа человека груба, пока темен его ум и разнузданы его желания, до тех пор он