Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну что ж, будет тебе продолжение!
– Я всё видела! – вновь выкрикнула Любка, задыхаясь от гнева. – Всё видела, понятно тебе?!
– И что? – тихо спросила Лерка, продолжая внимательно и с каким-то даже интересом рассматривать разгневанную Любку. – Дальше что?
– А ничего!
Гнев, стыд, отчаянье причудливо переплелись в Любкиной груди, да так, что даже дышать стало трудно.
– Я видела, как он целовал твои руки! – закричала она прямо в лицо своей лучшей подруги (а, может, своей бывшей подруги). – Я слышала, как он… как вы обо мне… вы оба… Я ненавижу тебя, слышишь! Я тебя ненавижу!
Выпалив всё это единым духом, Любка, наконец, умолкла. Гнев прошёл, так же неожиданно, как и проявился, и теперь Любка с каким-то ужасом даже ожидала неизбежных последствий внезапного своего красноречия. Взрывной характер Лерки она хорошо изучила, не знала только, как же та поступит в данный конкретный момент: хорошенько врежет Любке по её толстым мордасам, или же просто повернётся презрительно и уйдёт. Навсегда.
И то и другое означало для Любки полную катастрофу.
Но Лерка ничего такого не сделала. Она лишь улыбнулась понимающе и чуть грустновато.
– Что с тобой, Бубличек? Я, может, обидела тебя чем?
– Я тебе не Бубличек! – с удвоенной силой заорала Любка, ощущая внезапно новый и ещё более сильный прилив злости и даже ненависти. – Не смей называть меня Бубликом, не смей, слышишь! Я запрещаю тебе так себя называть!
– Ну, хорошо, не буду! – Лерка вновь улыбнулась понимающе-снисходительно и добавила: – Если тебе не нравится…
– Ненавижу! – заметив понимающую, снисходительную эту улыбку, ещё сильнее взвыла Любка, слёзы буквально душили её изнутри. – Какое ты имеешь право… кто дал тебе право так издеваться надо мной?! Чем я хуже тебя, чем?!
– Ничем, Бубличек!
Именно этот спокойный, понимающий, покровительственный даже тон и раздражал Любку сильнее всего. Она и в самом деле ненавидела сейчас лучшую свою подругу… бывшую свою подругу… соперницу свою…
Она ненавидела её сейчас самой жгучей ненавистью.
– Я такая же красивая, как и ты! – сквозь слёзы продолжала выкрикивать Любка. – Я ещё красивее тебя, понятно! – Рыдая всё сильнее и сильнее, Любка повернулась и пошла прочь, напрямик, не выбирая даже направления… только бы поскорее отсюда, только бы подальше… подальше от такого красивого и такого ненавистного сейчас лица своей подруги… бывшей своей подруги… – И чёрт с вами, с обоими! И не нуждаюсь я в вас, понятно! – продолжала выкрикивать на ходу Любка. – И он ещё на коленях приползёт ко мне, и будет просить прощения, и целовать мне руки, а я… я…
Тут Любка изо всей силы приложилась лбом к какому-то, совсем некстати вставшему у неё на пути, бетонному столбу… приложилась, охнула от боли и, обхватив ушибленное место обеими руками, зарыдала ещё сильнее.
Она рыдала, уткнувшись мокрым лицом в холодный шершавый этот столб, рыдала громко, как только могла, во весь голос рыдала, никого и ничего уже не стыдясь. Наоборот, даже, рыдая и стеная во весь свой сорванный голос, Любка ощутила вдруг какое-то странное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Вот так бы стоять вечно, и рыдать вечно… и умереть в рыданиях… и может тогда они поймут… оба они поймут… оба, а главное, Лерка…
Пока же Лерка лишь молча стояла рядом и молча же наблюдала за безутешно рыдающей подругой. Она долго стояла, и долго наблюдала… наконец, вздохнув, подошла к Любке вплотную и, повернув её в свою сторону, крепко-накрепко обняла.
Любка вздрогнула, всхлипнула в последний раз и попыталась, было, вырваться из таких, почти материнских объятий, но потом, почему-то передумала это делать. Благодарно всхлипнув, она молча уткнулась зарёванным лицом в плечо подруги… и так они стояли долго, очень долго… целую вечность и ещё немножко…
А потом Лерка тихо шепнула Любке на ухо:
– Ты его так сильно любишь, Бубличек?
Зачем, ну зачем она спросила об этом сейчас?! Не надо было ей сейчас об этом спрашивать!
– Не твоё дело! – вновь заорала Любка, с силой отталкивая от себя подругу-соперницу. – Мне не нужны твои паршивые утешения! И сама ты не нужна мне больше, ни вот столечко не нужна! Я обойдусь без тебя, прекрасно даже обойдусь!
Выкрикнув всё это, она повернулась и побежала прочь… но гнев и обида всё ещё до краёв переполняли Любку, требовали выхода, мешали уйти просто так. И обернувшись, Любка выкрикнула во весь голос и со всем злорадством, на которое только была способна:
– Зато у меня есть отец! Он не бросил меня, как твой!
С какой-то, непонятной даже себе самой злой радостью Любка увидела, поняла вдруг, что этот её последний удар достиг наконец-таки своей цели.
– Что? – тихо и как-то растерянно проговорила Лерка, глядя в упор на торжествующую подругу. – Что ты сказала только что?
– Что я сказала?! – Злости предостаточно оставалось ещё в Любкиной душе и она, злость эта, заглушала теперь всё и вся. – Ты что, и в самом деле веришь, что твой любимый папочка в командировке?! – Выкрикивая это, Любка видела, очень хорошо видела, как бьют Лерку страшные эти слова, наотмашь, словно пощечины бьют… больнее даже… – Да он же бросил вас, бросил ради другой женщины! И все об этом знают, все, кроме тебя, дурочки!
Злость вдруг прошла. Она улетучилась как-то внезапно и сразу, и Любка с ужасом и ощущением чего-то непоправимого смотрела теперь как её подруга, бывшая её подруга, повернулась и молча пошла прочь.
– Не слушай меня! – Догнав Лерку, Любка некоторое время просто шла рядом, потом, не выдержав, схватила подругу за руку и та – о, чудо! – не отняла руки. – Не слушай! Это я так, со злости!
Теперь они стояли и молча смотрели в глаза одна одной, Любка при этом пыталась даже улыбаться, но дрожащие губы явно не слушались её.
– Это всё сплетни, досужие бабские домыслы! Им нельзя верить!
– Это не сплетни, Бубличек! – тихо произнесла Лерка и, вздохнув, добавила ещё тише: – Это правда!
Любка ничего не ответила. Она держалась за Леркину руку, как за спасательный круг… только бы та не отдёрнула руку… только бы не отдёрнула…
– Это правда! – повторила Лерка. – И я… я всё это знаю…
– Знаешь? – Любка недоуменно, недоверчиво даже уставилась на подругу. – Ты это знаешь?
Лерка кивнула головой.
– И давно ты это знаешь?
– С самого начала.
Какое-то время Лерка молчала,