Тут, наверное, надо пояснить для тех, кто совсем не знаетнарлакского. В этом языке есть много разных слов, понимаемых нами как «старый».И одни из них действительно значат «преклонный годами», «немощный», «дряхлый».А другие, наоборот, – «испытанный», «превосходный», «лучший из лучших».

Такой вот «лучший из лучших», весьма далёкий от старческойдряхлости, и стоял теперь на Кругу, щуря жёлтые глаза и всем видом своим являянесуетное мужество. Такое, которое мало чести доказывать по пустякам, но есливынуждают – можно и доказать, и пусть тот, кто его к этому вынудил, пеняетпотом на себя.

Винойр уже видел этого бойца несколько дней назад. Он шёл вкрепость через окружавшие Тин-Вилену обширные яблоневые сады, и навстречу емувыехал мальчик на мохноногой лошадке. Мальчик ехал не торопясь и вёл на поводкенекрупную, ничем особо не примечательную пятнистую суку. А рядом с ней безовсякой привязи бежал здоровущий кобель. «Что же ты, парень? –поинтересовался любопытный Винойр. – Ласковую привязываешь, а на свирепогодаже ошейника не накинешь?» – «А он от неё никуда, – охотно пояснилмальчик. – Без неё даже и со двора не пойдёт!»

Пятнистая и теперь сидела за чертой Круга, и тот же самыймальчишка держал её поводок. Псица улыбалась, вывалив из пасти язык. Кажется,за супруга своего она нисколько не волновалась.

Непугливый соперник Старого был удивительной масти. Густойбелоснежный подшёрсток, чёрная блестящая ость. Этому псу, прозванному Молодым,навряд ли сравнялось два года, он выглядел неудержимым, стремительным иопасным, точно стальной клинок. Он натягивал крепкий плетёный ремень, клокочабьющим через край азартом и благородным нетерпением поскорей схлестнуться ссоперником. Хозяин едва удерживал пса. Молодому случалось уже побеждать, он неведал страха и сомнения перед поединком и умел терпеть боль, платя за победу.

И венн, глядя на этих двоих, внезапно ощутил, как тускнеет иотодвигается прочь вещественный мир. О Повелитель Грозы, чей гром ликовал надэтой землёй третьего дня!.. вознёс он неслышимую, но полную бешеной надеждымолитву. И ты, сивогривый Прародитель моего племени!.. Да станет нынешний бой,что бы он ни принёс, предзнаменованием о моей участи! Да пребудет нить моейсудьбы с Молодым!.. А моего Наставника – с тем другим…

Боги, как водилось у Них в обычае, промолчали. Вот уже скородвадцать три года жил на свете Волк, но как же нечасто Они прямо выказывали емуСвою волю!.. Так и ныне… Ну хоть чайка, кружась, «капнула» бы ему на рубаху: тыуслышан, внемли!.. Он ощутил, как стиснула сердце мальчишеская обида. Это послеего-то молитвы, всей силой души брошенной в небо! Неужели и в этот раз он недождётся ответа?.. Вот не захочет биться один из псов, и поединка не будет!Здесь ведь никого насильно драться не заставляют и к противнику неподталкивают… Или в последний миг смалодушничает чей-то хозяин и уведёт кобеля,сочтя противоборца слишком опасным…

…А может, ему, коли он с такой отчаянной страстью загадывал,следует воспринимать как знамение всё, могущее сопутствовать этому бою? Нетерзаться, ответили или нет ему Боги, а просто всё, что дальше случится,считать Их ответом?..

Пожалуй, до сего дня Волку лишь однажды довелось близкосоприкоснуться с волей Небес. И тоже, между прочим, явленной приобстоятельствах, ну никак не способствовавших радостному ожиданию чуда. Былничем не примечательный, тихий и солнечный вечер в коренном материковомНарлаке, и он, Волк, ещё никакого понятия не имел, что ему вскорости предстоялоотправиться через море на запад. Да и она совсем не выглядела провидицей –пожилая, бедно и плохо одетая женщина с добрым лицом, полоскавшая что-то вомутке сонной речушки. Она подняла голову и посмотрела на него из-под руки,потому что он подошёл против света, и Волк смутился, не зная, какприветствовать женщину. Он тогда совсем не говорил по-нарлакски, а она, как онуспел решить про себя, вряд ли понимала сольвеннский, не говоря уж о веннском.И он молча поклонился, как это приличествует мужчине, встретившему почтенную чужеземку.

«Поздорову тебе, сын славной матери», – огорошила онаВолка, совершенно неожиданно обратившись к нему на веннский лад.

«И ты здравствуй, мать достойных детей…» – ответил он взамешательстве.

«Как верно ты говоришь о моих сыновьях, маленький Волчонок! –заулыбалась женщина. И доверчиво продолжала: – Я вижу, ты пришёл издалека.Скажи, не встречал ли ты их где-нибудь по пути?»

До него потом только дошло, что ей, обязанной своимрождением неведомо какому народу, вряд ли полагалось бы знать веннское обхождение,а знаки его рода и подавно. Но это он как следует обдумает много позже, ужекачаясь на палубе тростниковой лодьи вместе с чернокожими мореходами. А тогдаон лишь растерянно прокашлялся и ответил:

«Если ты поведаешь мне, почтенная госпожа, как выглядят твоисыновья или как их зовут, я смогу рассказать тебе, встречал я их или нет…»

«Стало быть, – без видимого огорчения рассудилаона, – ты их не встречал. Если бы ты встретил их, ты бы их сразу узнал».

Тут Волк начал понимать, что разговаривает с сумасшедшей.Должно быть, сказал он себе, эти самые сыновья сгинули от болезни или отвражеских рук, а мать, оплакав ненаглядных, тихо повредилась в уме. И убедиласебя, что на самом деле дети вовсе даже не думали умирать, а просто отправилисьв дальнее-дальнее странствие и непременно вернутся, стоит лишь ещё чуть-чутьподождать…

Женщина оставила бельё, которое полоскала, и сталатяжеловато подниматься с колен, и Волк подал ей руку. Она ласково улыбнулась инакрыла его руку своей, маленькой и морщинистой:

«Как хорошо, что в нынешнее время, оказывается, ещё неперевелись почтительные дети! Многие ли заберутся в этакую даль только радитого, чтобы утешить мать известиями о сыне? – И добавила, хитровато глядяна него снизу вверх: – Хотя, правду молвить, братишка твой чаще огорчал её,нежели радовал…»

И Волк увидел, что добрые глаза той, кого он посчитал задеревенскую дурочку, были мудрыми и совершенно бездонными. Нет, он неиспугался, просто в глубине живота начали расползаться тонкие ниточки холода.Он запоздало сообразил: она говорила не о себе, а о его собственной матери. И оклятве, которую он дал ей, отправляясь в дорогу. Женщина продолжала:

«Ты пойдёшь отсюда в город Кондар, маленький Волчонок. Исядешь в гавани на корабль».

Волк лишь моргал, а женщина рассуждала спокойно инеторопливо, как о решённом и не подлежащем отмене.

«Только не ходи к арранту Сарногу, потому что он слишкомжаден до чужих денег и не брезгует облапошивать легковерных. И к вельху Мал-Груне ходи, потому что у него на корабле всюду чешуя и даже паруса тухлой рыбойпропахли. И к сегвану Кириноху тебе незачем обращаться, потому что онразобьётся около Каври. Тебя отвезёт в Тин-Вилену Шанака, мономатанский купец.Он неплохо говорит по-сольвеннски, так что вы с ним сумеете объясниться. И он невозьмёт с тебя дорого, поскольку ему на корабль как раз нужен повар, а тыумеешь готовить вкусные щи…»