Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я бы с радостью забыла о существовании гинекологов и рожала бы дома, но это считается опасным и не одобряется законом. Вся эта надуманная система здравоохранения не оберегает женщин, а контролирует. Беременная женщина становится не на учёт, она подписывается в добровольно-принудительном порядке на каторгу. Гинекологи знают только то, что женщина должна сделать то, должна сделать это, и если в силу каких-то причин она не выполняет предписанных ей процедур и обследований, то считается безответственной и должна быть за это наказана.
Так сложилось, что с женскими врачами у меня связаны неприятные воспоминания. Когда я училась в университете, мне довелось обратиться в городскую поликлинику. Я простояла очередь в регистратуру, мне дали необходимые бумажки, и с ними я отправилась к кабинету гинеколога. Я ожидала своей очереди, когда вышла медсестра и начала проверять эти самые бумажки. Оказалось, что у меня какой-то из них не оказалось, и она сочла, что я пришла сюда, минуя регистратуру. Медсестра сказала, что меня принимать не будут. Я была убеждена в том, что на стойке регистратуры мне не дали нужного талона, и поэтому виноваты были они, а не я. Но моя установка «всегда и во всём виновата» мешала мне заступиться за саму себя, поэтому я продолжала сидеть у кабинета, ни говоря ни слова.
Всё таки меня приняли, но отнеслись как к жалкому животному. Медсестра язвила, сидя за столом, а гинеколог, пожилая женщина грузинской наружности, обращалась со мной нехотя и небрежно. Она грубо со мной разговаривала, грубо и бестактно провела осмотр. Я вышла из кабинета, униженная и оплёванная, отошла на лестничную площадку, где было тихо и пустынно, и заплакала.
Мне было горько и обидно от того, как со мной только что обошлись. Люди с образованием, в белоснежных халатах, которые должны быть интеллигентными, на деле вели себя словно бездушные твари, и больше напоминали работников вонючей забегаловки, а не специалистов одной из достойнейшей профессии. А причиной всему был огрызок бумажки, который мне не сочли нужным дать в регистратуре.
Теперь же я лежала на кушетке и смотрела на гинеколога, которая с неприязнью осматривала мой живот. Мне хотелось, что бы её лицо прояснилось, чтобы на нём проступили человеческие признаки, но этого так и не случилось.
С ложными схватками меня отправили на сохранение в больницу города Туапсе. Это было прекрасное время, проведённое в кругу таких же беременных, как и я. Я чувствовала между нами всеми общую нить. Мы общались, делились историями из жизни, а по вечерам смотрели телевизор в общей зале, расположившись на невероятно удобном угловом диване. Он занимал основную часть помещения, находился у окна, и на нём могло разместиться около десяти человек.
В моём сердце пробудились нежные искренние чувства к девушкам, которые находились со мной в отделении. Такие разные, имеющие разные национальности, привычки, образы жизни, мы собрались под одной крышей. Один вечер особенно хорошо показал нашу сплочённость. Почти все беременные устроились на диване, лишь единицы остались в палатах, к тому же к нам присоединилась дежурная медсестра. Разговоры велись разные, мы обсуждали даже самые каверзные, интимные темы с такой непринуждённостью и лёгкостью, с которой общаются близкие люди.
В отделении было хорошо, уютно и спокойно. За окнами росли пальмы, экзотические растения, названия которых я не знала. Несмотря на то, что был конец осени, погода стояла чудная, тёплая. Я выходила к мужу, который ожидал меня во дворе роддома, одетая в лёгкое пальто. Вместе с ним я выходила в город, мы гуляли по набережной, сидели на лавочке и любовались морем. Я смотрела на высокие офисные здания и думала о том, какие люди работают в них, как устроены их жизни и как далеки, как чужды они моему сознанию.
Через две недели меня выписали, а утром первого декабря я родила мальчика.
– Спасибо вам! Спасибо! – говорила я врачу, которая приняла у меня роды.
Ребёнок только родился и я лежала на просторной кушетке, преисполненная радостного возбуждения.
– За что? Вы сами его родили, – ответила она.
Я схватила её за руки и крепко пожала.
Отделение для родивших находилось в той же больнице в Туапсе, в которой я лежала на сохранении, и я так же чувствовала себя комфортно в нём. Там была просторная ванная комната с душевой кабинкой. Леечка душа была вделана в потолок, и я стояла словно под водопадом, наслаждаясь приятной водой, запахом шампуня и тем, что обе мои руки были свободны. Я любила принимать душ, но моя соседка по палате так и не научилась им пользоваться.
Я наслаждалась свободными минутами, во время которых могла расслабиться, ведь после рождения ребёнка привычный покой был нарушен. Первый день сынок спокойно лежал в кроватке и спал, но потом пришла череда постоянного плача. Я кормила грудью, и в первые дни молоко выделялось скупо. Малыш не наедался. Я успокаивала его тем, что укладывала рядом. Сынок мог проснуться в любое время, но особенно тяжело было ночью. С трудом преодолевая сон, я качала люльку, и делала это небрежно, почти не просыпаясь. Мне безумно хотелось только одного – чтобы он замолчал. У соседки по палате родилась девочка. Она вела себя тихо и почти не кричала.
Путём постоянного сцеживания грудь наполнилась живительным материнским молоком. Кормления происходили по требованию малыша, но некоторые предпочитали иной подход, на мой взгляд не сильно гуманный. Однажды меня, мою соседку по палате и ещё одну девушку отправили на флюорографию. Мы ехали в заднем отсеке машины, и девушка рассказывала, что кормит ребёнка по времени, через каждые два часа. Я посмотрела на её милое невинное лицо и представила, как её ребёнок плачет от голода и просит грудь, а она сидит, преисполненная спокойствия, и смотрит на часы – ещё не время, терпи. Я подумала, что должно быть в душе эта девушка жестокая и эгоистичная. К чему устанавливать такие суровые правила? Вероятно, кормление по времени чем-то удобно для мам, но только не для их малышей.
Кормить грудью непросто, и не каждая женщина может себе это позволить, принимая во внимание состояние здоровья. Но к сожалению, женщины, с которыми я сталкивалась, не кормили грудью, оправдывая это словами «не хочу» или «да зачем оно нужно». Грустно от того, что матери отказывают своим детям в самом важном по собственной глупости и лени,