что больше так не может продолжаться и была вынуждена принять решение уехать вместе с сыном. Мама приехала в надежде помочь уладить раздор в нашей семье, но все её попытки были безуспешны. Всё повторялось. Сначала отец, теперь муж. Снова вокзал, снова грусть в глазах, только теперь печалью наполнены глаза супруга, а не отца. Он просил, умолял остаться, но я была холодна и непреклонна. Во мне говорили жгучая обида и злость, и я ни секунды не сомневалась в принятом решении.

После нашего отъезда супруг впал в уныние. Съехав со съёмной квартиры, он поселился в маленькой однушке. Он приходил с работы, и пустая квартира встречала его гнетущей тишиной и мраком. Сон помогал уйти от реальности, поэтому муж целыми днями спал, пока не надо было вновь идти на работу. Он не замечал ни моря, ни звёзд над головой, ни цветущих кустарников. Его сердце наполняла лишь тоска.

Через год мы снова сошлись. Супруг оставил работу на юге и переехал в село, где мы вновь зажили единым целым – семьёй.

Глава 12

Но пока мы с сыном жили в селе, а муж находился на юге, в моей жизни происходили как радостные, так и печальные события. После приезда в Кочки мы поселились у мамы в маленькой однокомнатной квартирке, которую я покинула после поступления в медицинский колледж. Обстановка здесь была прежней, не менявшейся ещё с тех пор, как я училась в начальных классах. На стенах висели всё те же ковры, которые никто ни разу не в жизни не выбивал от пыли, у стен стояли те же старые диваны, срок службы которых давно превысил десяток лет. Старая громоздкая мебель, занимавшая весомую часть и без того небольшого помещения, придавала общему виду отсутствие вкуса. Громадина-шкаф, сделанный некогда маминым отцом, стоял в комнате, занимая треть стены. Когда-то давно его выкрасили в коричневый цвет, которым были покрашены в квартире полы. Мать хранила в нём свои платья и костюмы, вышедшие из моды лет тридцать назад и вещи, которые регулярно высылала сестра. От бабы часто можно было услышать фразы: «примерь эти штаны, Юле они не подошли», или – «это платье Юле коротко, возьми себе». Мать забирала себе всё, даже то, что ей было мало или не устраивало по длине и фасону. Таким образом, шкаф был набит ненужными вещами и когда я приехала с юга, мне удалось разместить в нём лишь часть своего гардероба, а остальную пришлось оставить в сумке.

Сентябрь выдался тёплым и сухим. Я прогуливалась с коляской, в которой сидел сынок, по пустынным улицам села и любовалась берёзками, высаженными вдоль дороги. Они склоняли книзу тоненькие ветви, качавшиеся на ветру, жёлтые листья срывались с них и плавно опускались на асфальт. Это зрелище завораживало. Но вдруг поднимался ветер, и забирая листья в вихрь, нёс их вдоль дороги. Тогда я ускоряла шаг и уходила, чтобы не попасть в эту воронку.

– Это было как в кино, – позже рассказывала я деде.

Он смотрел на меня красным лицом, испещрённым бороздами морщин, с глазами, подёрнутыми старческой слезящейся оболочкой, и не говорил ни слова.

Однажды я подумала, что манеж, в котором играет сын, стоит на проходе и подвержен сквознякам. Я стала беспокоиться, что мой ребёнок может простудиться, и тогда решила устроить перестановку, которой не было в квартире с тех пор, как мы в ней поселились, то есть лет двадцать.

Я так увлеклась, что переставила почти всю мебель в квартире, хотя это не входило в мои планы. Передвинула громоздкое трюмо в коридор, переставила стол и на освободившееся место поставила манеж. Теперь он стоял в тёплом углу, там, где ему было место. Так же я передвинула плиту на кухне, поскольку она находилась почти впритык с раковиной, и однажды мама подожгла себе фартук. К счастью, я была дома и вовремя заметила это. Мы быстро потушили огонь, и мама не пострадала.

Когда я перетаскивала тяжеленный телевизор марки «фундай», в квартиру зашёл деда. Он молча огляделся, и уехал.

Вечером того же дня между мной и мамиными родителями произошёл крупный конфликт. Они не одобрили новой обстановки и вели себя довольно резко и бескомпромиссно, когда пришли на квартиру матери. Их жестокие слова задели меня за живое и в ответ я высказала им в лицо много неприятных вещей. После того как они ушли, я легла на пол и закрыла глаза. Меня одолевали скверные эмоции, я чувствовала себя раздавленной, не понятой близкими и отверженной. Так я и лежала, пока не пришли с прогулки мама с сыном.

На следующий день я вернула мебель на свои места. Плита встала на прежнее место рядом с раковиной, а манеж болтался в проходе, как ненужный элемент обстановки. Я попросила прощения за резкие слова у маминых родителей, но в душе осталась глубокая рана, которая по сей день отзывается болью.

Я понимала, что не последнюю роль в ситуации с манежем сыграла мама, несмотря на то, что во время конфликта её не было дома. Она рассказала своим родителям, что её не устраивает, как я переставила мебель, вместо того, чтобы обсудить этот вопрос со мной. Баба с дедой нагрянули с визитом этим же вечером словно ревизоры, чего я совсем не ожидала. От мысли, что мать снова устроила заговор за моей спиной, мне становилось вдвойне обидно. Мои намерения были чисты и невинны, и та грубость, с которой со мной обошлись родные, ни чем себя не оправдывает.

Ситуация схожая с перестановкой уже была в моей жизни, и закончилась она для меня так же драматично, причинив непоправимый вред моей психике. Началось всё с того, что в девятом классе я начала посещать секцию вольной борьбы. Занятия проходили на другом конце села, но меня не утомляли столь длительные прогулки. Напротив, душу грело желание и радостное предчувствие.

Мы с одноклассницей были единственными девочками в набранной группе. Обычно мы обособлялись от компании мальчишек в спортзале, садились на плотный синий мат и о чём-нибудь разговаривали, пока не приходил тренер. Наш тренер, плотно сложенный коренастый мужчина с загорелой кожей, давал нам различные задания на разминку. Мы качали пресс, делали отжимания от пола, приседания и бегали кругами по спортзалу. Я не ныла от нагрузок, но мне не хватало настойчивости и упорства. Тренер говорил мне: «Алёна, не бросай начатое! Иди до конца! Иди до конца!» Его слова я запомнила как ценное наставление на всю дальнейшую жизнь.

Занятия кончались в семь