До утра за Фергюссона можно было не волноваться. Другое дело— Сандра Барр. Звезды — существа до невозможности капризные и непредсказуемые.Что, если ей тоже захочется экзотики: посмотреть мужской стриптиз или купитьсебе бусы с уральскими самоцветами? В любом случае надо удостовериться, чтоактриса на месте и ей ничто не угрожает.

Иван вышел в коридор и сразу же свернул налево:ориентирование на местности было его сильной стороной. Фергюссон раз двадцатьупоминал, в каком номере остановилась звезда экрана. На заветной двери невисело никакой таблички, и внутри было тихо, словно в усыпальнице. Медведьогляделся и приложил к двери свое чуткое ухо. «Прямо кино!» — успел подуматьон, и в этот миг, точно как в кино, дверь неожиданно подалась, и ему пришлосьухватиться за наличники, чтобы не ввалиться внутрь.

На ногах он удержался, но отскочить не успел и совершеннонеожиданно очутился нос к носу с мировой знаменитостью. Впрочем, нос к носу —это преувеличение: Сандра Барр была значительно ниже его ростом и, кроме того,стояла босиком, одетая в пеньюар хищной пятнистой расцветки.

— А, ты тот самый парень! Рада тебя видеть.Повеселимся? — воскликнула она на своем родном языке, уверенная, чтоМедведь ее отлично понимает.

— Я должен охранять Фергюссона, — быстро ответилон.

Он растерялся. Еще бы не растеряться, когда тебя берет заруку и тащит за собой женщина, при виде которой пускает слюни вся половозрелаячасть мужского населения планеты.

— Сейчас ты пойдешь в душ, — предупредилаСандра. — А я пока закажу шампанское. Придется тебе мокрым пить его:боюсь, для такого большого мальчика в гостинице не найдется халата.

— Я не могу, — попытался отговориться Медведь. И сотчаянием добавил: — Я не хочу!

— Хочешь, хочешь! — заверила звезда, втянула его вномер, развернула и ногой захлопнула за собой дверь.

Майку Фергюссону всю ночь снились кошмары. Огромные русскиемужики в отвратительных шапках скручивали его веревками, целиком погружали вбочку с водкой, и он в ней захлебывался. Наконец ему удалось развязать руки, ион стал раскачивать бочку, надеясь завалить ее набок, чтобы отвратительнаягорькая жидкость больше не затекала внутрь. Он напрягся изо всех сил, сострашным криком рванулся в сторону, и проклятай бочка упала. Водка разлилась поземле, но не впиталась в нее, а образовала большую лужу. А Фергюссон, всемирнопризнанный агент, крупнейший деятель Голливуда, встал на четвереньки и началпить прямо из лужи, большими глотками, отрываясь только затем, чтобы понюхатьоторванный от чьего-то пиджака и пахнущий дрянью рукав.

В конце концов Майк упал с кровати и замер, пытаясь понять,что произошло. Медведь, недавно вернувшийся после принудительного секса, хмуросидел в кресле, напялив на голову осточертевший треух. Когда американецзагрохотал на пол, Медведь вскочил, подошел поближе и наклонился посмотреть,все ли с ним в порядке. На всякий случай соорудил на лице ободряющую улыбку.Фергюссон, только что выплывший из своих ночных кошмаров, с трудом разлепилглаза и увидел над собой огромную небритую морду в жуткой меховой шапке. Мордаулыбалась ему, и это было невыносимо. Фергюссон снова прикрыл глаза и вдруготчетливо вспомнил весь вчерашний день. Вспомнил и этого человека, и все тоужасное, что было с ним связано.

В дверь номера вежливо постучали. Так как американецпродолжал хранить молчание. Медведь сам крикнул:

— Входите! Чего вы там?..

Вошел переводчик Константин, чисто выбритый, выглаженный,строгий и корректный, как будто его вчера с ними и не было. Оглядев номер, онобратился непосредственно к американцу, вежливо поинтересовавшись:

— Как ваше самочувствие?

Тот лишь застонал в ответ.

— Спроси его, чай из самовара пить пойдем? —потребовал Медведь.

Реакция на этот совсем уже невинный вопрос оказалась такойбурной, что оба россиянина слегка опешили. Фергюссон вскочил, стал размахиватьруками, хватать какие-то вещи и кидать их в Ивана. А когда вещи закончились,сел на пол и тихо заплакал.

— Ну, и что он сказал? — спросил Медведь, хотя всеотлично понял.

— Если суммировать, мой подопечный надеется большеникогда тебя не видеть. И даже готов за это заплатить. — Костя сделалневинные глаза и уточнил: — О цене спрашивать?

Лайма между тем оделась и причесалась так, чтобы поражатьвоображение, и первым, кого она поразила, оказался слесарь, встреченный ею налестничной площадке.

— Э-э-э… — выдавил из себя несчастный, увидев внепосредственной близости неземную женщину — всю в белом, воздушном и душистом,с глазами феи, губками ангела и ножками, из-за которых может обостриться язва умужчины зрелого возраста.

— Вам что? — спросило видение сердитым голосомдомоуправа. — Вы ко мне? Что это вы перед дверью топчетесь?

— Э-э-э… — повторил слесарь. Несколько раз сглотнултабачную слюну и добавил: — Вот.

— Вот! — передразнило его видение. — Выженаты?

— Да, — внятно ответил тот.

— Не представляю, как вам удалось сосредоточиться,чтобы сделать предложение руки и сердца. И вообще, — добавила Лаймасовершенно в духе Винни-Пуха, — если вы ко мне, то меня нет дома.

Обошла окаменевшего слесаря, впорхнула в лифт и уехала,оставив после себя легкий аромат мимозы и острое сожаление.

Следующим на ее пути возник сосед Калужников — полковник вотставке, поджарый, седовласый, длинный и несгибаемый, как шампур. Он шел отлотка с прессой, помахивая бульварной газеткой, в которой печатались всякиеглупости. Калужников читал все глупости подряд за вторым завтраком, фыркая икачая головой. Иногда он даже дискутировал с авторами и писал гневные отзывы настатьи — у него была неистребимая потребность кому-нибудь противостоять.

Увидев невообразимо прекрасную Лайму, цокающую каблуками покороткой лестничке возле подъезда, он остановился в отдалении и заложил руки заспину.

— … драсьте, — сказала она, осторожно ступив наасфальт.

— Вы, Лаймочка, сегодня просто… превосходны.Превосходны, — повторил Калужников, словно хвалил пельмени, поданные тещейв глазурованной тарелке. — Прямо так и хочется тряхнуть стариной,покадриться.

«Покадриться?! И ради этого женщины ежедневно натруживаютноги, обуваясь черт знает во что? — про себя возмутилась Лайма. — Итратят чертову кучу времени, чтобы выщипывать, подкрашивать и румянить?»Негодуя про себя, она вышла на дорогу ловить попутку. Не успела поднять руку,как к ней с визгом подкатил просевший от старости «жигуль», за рулем которогосидел восточный человек — узколицый и золотозубый, с челкой блестящей и черной,как мазут.

— Палэзай, дэвушка! — велел он, толкнув дверцуЛайме навстречу. — Павэзу с вэтэрком!