— И потом, — продолжила Марина, — мы же с нейпоссорились и не общались, а газета-то была вчерашняя. До сих пор понять немогу, как такое возможно и кто сделал снимок? Я не отрицаю связь с тем парнем,но она давно прервалась. В общем, Костя ушел, с подругой мы рассорились, и все.

— Что же вы ей ключи не отдали?

Марина развела руками:

— Встречаться не хотелось, а просто выбросить в помойкусовесть не позволяла. Вот повесила их у входа, да иногда путаю, вместо своиххватаю. Кто же это Алену убить хотел?

— Я думал, вы.

— Вы с ума сошли! — подскочила Марина. —Зачем бы мне это?

— Похоже, незачем, — пробормотал я, — но вотсама Алена утверждала, что вы покушались на ее жизнь.

— Бред! — решительно ответила Марина.

— А вот кое-кто говорит, будто вы застали Шергину с Костейв одной постели и решили отомстить, — не успокаивался я, — вроде онаподождала, пока вы распишетесь, а потом уложила вашего мужа в свою постель. Выпришли к ней, открыли дверь теми самыми ключами…

— Идиотство, — вконец обозлилась Марина, —во-первых, мы не успели с Костей пожениться, инцидент с фотографией произошелдо свадьбы. Во-вторых, я никогда не заставала их вместе, ну кто придумалподобную глупость?

Я хотел было сказать, что информация исходила от самойАлены, но прикусил язык и пробормотал:

— Да так, просто слышал.

— Выкиньте эту чушь из головы, — резко ответилаМарина, — люди невесть что наболтать могут. Да, мы поругались с Аленой, новиноват был лишь Костя, ни Аленкиной, ни моей вины тут нет. Парень такойпопался, сначала ей голову дурил, потом меня из-за глупости бросил, дажеразобраться не захотел. Кстати, если хотите знать, я на Рождество позвонилаАлене и сказала: «Ты, конечно, сейчас швырнешь трубку, но я хочу пожелать тебесчастья и удачи».

— А она?

— Выслушала спокойно и ответила: «Ладно, и тебя спраздником, потом поговорим, извини, опаздываю на работу». Так что нашиотношения могли наладиться, я очень рассчитывала на первое марта. Глупо ведьиз-за мужика терять хорошую подругу.

— Ну, очевидно, Алена была иного мнения, раз сказала,что торопится на работу! Это в Рождество-то!

— Так она же в турфирме пашет, у них, когда накалендаре красное число, просто аврал.

— А что должно было произойти первого марта?

— День рождения у Алены, — пояснила Марина, —я уж и подарок приготовила. Думала, приду, протяну коробку с букетом и попрошу:«Давай все забудем!» И опять бы сдружились! Но нет, не получилось, бедная мояподружка! Какая страшная смерть — зимой, в реке, подо льдом.

И Марина горько заплакала. Я молча повернул направо и чутьне вылетел на тротуар. Московские дороги в феврале напоминают каток,представляю, какова была обстановка на шоссе, когда Илья не сумел справиться суправлением.

— Так и не помирились, — всхлипнула Марина. —Ну почему я не позвонила ей раньше, чего ждала? Теперь ничего уже не исправить.

Я осторожно отпустил сцепление. Самое ужасное — это мукисовести возле гроба. После смерти отца я пару лет ощущал давящую безнадежностьоттого, что никогда не смогу уже попросить у него прощения за все нанесенныемной обиды. Память подло подсовывала неприятные воспоминания. Вот отецпредлагает поехать вместе с ним в Карловы Вары, но я, студент второго курса,прихожу в ужас от перспективы прогулок вокруг источника в толпе пожилых людей имигом записываюсь в строительный отряд, которому предстояло возводить коровникв колхозе. Сейчас бы я, естественно, отправился на воды, но в те годы оченьхотел провести лето в своей стае, и папа отбыл один. А еще он один раз послучайности заглянул в ГУМ, продавщицы мигом узнали любимого народом писателяи, затащив в подсобку, предложили купить ботинки. Для тех, кто забыл,напоминаю: в советское время обувь считалась самым дефицитным товаром. И отецприобрел обувь, только не себе, а мне. Как сейчас помню их внешний вид:высокие, до щиколоток ботинки на толстой подметке. Завязывались они шнурками.

— Отличная вещь, — радовался отец, — померяй,Ваня, качественная кожа, сносу не будет.

Весь институт, вернее, его мужская часть, ходила той веснойв узконосых полуботинках, практически без подметки. Шнурки считались анахронизмом.Ступню просто всовывали внутрь, оттянув «язык». Приобретенные ничего непонимающим в моде отцом «скороходы» выглядели не то что вчерашним, апозавчерашним днем. Я, правда, один раз влез в них, но ехидные приятели мигомначали изощряться в остроумии по поводу ботинок. В основном прозвища былинепечатными, но особенно обидела меня отчего-то фраза, брошенная РитойМаликовой, спесивой девицей-поэтессой:

— Ну, Ваня, и зачем же ты чемоданы на ноги нацепил?

Придя домой, я засунул ботинки в шкаф с твердым намерениемникогда больше не надевать их. Но папа регулярно предлагал:

— Ваня, надень ботинки.

И приходилось, скрежеща зубами, завязывать шнурки. В концеконцов мне это надоело, и я, взяв ножницы для резки металла, отодрал подошву уодного ботинка. Отец был так расстроен, что я тут же пожалел о содеянном.

Павел Подушкин умер давно, и, наверное, в его жизнислучались и более серьезные разочарования, чем оторванная подметка, но мнестыдно до сих пор. А главное, нельзя кинуться ему на шею и воскликнуть:

— Ну прости, пап, я дурак! Отличные были ботинки!

Вот и Марина Райкова сейчас плачет. Мне жаль ее, но помочьей не могу.

Я высадил Марину у двери, на которой висела табличка«Торговое объединение „Моторс“». Она последний раз всхлипнула, вытащила косметичкуи быстро произвела текущий ремонт лица. На мой взгляд, ее личико посленанесения слоя штукатурки стало выглядеть намного хуже, излишек косметикистарит, но у дам иное мнение по этому поводу.

Не знаю почему, но у меня сложилось впечатление, что Мариначего-то недоговаривает. С ней нужно встретиться еще разок. Пусть онауспокоится, посидит на службе, а я вечером заеду за ней. Может, отвезу вресторан… Многие дамы становятся очень болтливы, выпив рюмку-другую…

Отъехав немного в сторону, я позвонил Норе, получил «добро»на посещение кабака и разрешение ехать за Николеттой.

Точно в указанный срок я притормозил у подъезда дома, вкотором находилась родительская квартира. Маменька, задержавшись на пятнадцатьминут, шлепнулась на сиденье и недовольным голосом заявила:

— Вава, мы опаздываем.